Квазимодо на шпильках - Дарья Донцова

– Классно! Ты теперь Карнаухова Анна Семеновна, не подкопаться – такая ксива. Поехали.

У подъезда Виктора Ивановича ждал серебристый автомобиль, очевидно, только что побывавший на мойке.

– Садись, – велел адвокат.

– У меня своя есть.

– И где?

– Вон та, красненькая.

– Оставь доходягу здесь, – отмахнулся Неустроев, – никто на этот металлолом не польстится. Я тебя туда-назад свожу.

– А не поздно? – заикнулась я. – Говорят, в Бутырке такие очереди!

– В изолятор и впрямь не попасть, – улыбнулся Неустроев, – только Вениамин пока сидит в отделении, тут недалеко, его еще в СИЗО не переправили, я все уточнил, пока ты ехала сюда. Давай шевелись, некогда мне турусы на колесах разводить.

В отделении Виктор Иванович о чем-то пошушукался с ментами, и нас препроводили в небольшую комнату с зарешеченным окном, столом и тремя стульями. Адвокат повесил на торчавший из стены гвоздь дорогое пальто, подбитое натуральным мехом, и сказал:

– Чего стоишь? Устраивайся. Сейчас твоего орла приведут.

Я села на стул и почувствовала, как в спину сильно дует от окна. Попытка его переставить оказалась безуспешной, ножки были намертво привинчены к полу.

– Да, – хохотнул Неустроев, – здесь так, сиди и не рыпайся.

Тут с легким скрипом распахнулась дверь, и на пороге в сопровождении толстого, одышливого милиционера появился парень, красивый, словно молодой греческий бог. До сих пор я считала, что безупречные мужские лица и столь же безукоризненные фигуры на самом деле плод работы гримеров, стилистов и полиграфистов. Я полагала, что нормальному мальчику, без каких-то видимых изъянов, красят волосы, покрывают тоном лицо, вставляют цветные линзы, рисуют другие губы, изменяют гримом форму носа и снимают Аполлона на пленку.

Потом за дело берутся те, кто работает с фотографиями. Сейчас, в век компьютеров, снимок можно подвергнуть любым, самым волшебным метаморфозам. И в результате вместо обычного юноши с простоватым лицом вы видите на развороте какого-нибудь журнала обалденного мужественного красавца. Мне-то такие красавчики никогда не нравились, но многие дурочки готовы полжизни отдать за подобного кавалера. Но, повторяюсь, до сих пор я была уверена, что такие мужчины в природе не встречаются.

Сейчас же моя уверенность была разбита, потому что в камере, одетый в мятые, грязные джинсы и потерявший вид пуловер, стоял именно такой неземной красавец. Белокурые, вьющиеся большими кудрями волосы падали на высокий чистый лоб мыслителя. Огромные голубые глаза, окруженные густыми черными ресницами, смотрели на нас с легким недоумением. Картину дополняли красиво изогнутые яркие губы, аккуратный нос с изящно вырезанными ноздрями, слегка смуглая кожа.

Скорей всего, Веня ходит в солярий. У блондина со светлыми глазами не бывает такого цвета лица от природы. Рост у парня зашкалил за метр восемьдесят пять, а фигура напоминает равнобедренный треугольник, поставленный на вершину: широкие плечи, узкие бедра и никакого намека на живот.

Да уж, ему впору ходить по подиуму, сниматься в кино, играть в спектаклях, но никак не тосковать на нарах.

– Садись, Вениамин, – кивнул Виктор Иванович, – мы с Анной Семеновной твои адвокаты. Вернее, защитник я, а она мой помощник. Ну как, понравилось в камере?

– Скажете тоже, – дернулся Веня, – ужас.

– Значит, не хочешь сидеть лет пятнадцать?

– Нет, – ответил парень на первый взгляд спокойно, но я заметила, что его смуглая кожа внезапно приобрела сероватый оттенок, а над верхней губой выступила цепочка мелких капелек.

– Это хорошо, – улыбнулся Неустроев, – начало нашего разговора обнадеживает! Теперь ты, если, конечно, хочешь максимально облегчить свою участь, должен нам рассказать все как на духу, только тогда мы сумеем тебе помочь.

Глаза Вени потемнели и из серо-голубых стали ярко-синими. Внешность его от этой метаморфозы только выиграла.

– Да нечего мне рассказывать, – пожал он плечами, – никого я не убивал.

– Вот что, дружочек, – улыбаясь, словно кот, загнавший в угол жирную мышь, заявил Неустроев, – мне надо знать правду, всю, чтобы на суде не получилось конфуза. Я не судья, не следователь, мне твое чистосердечное признание для того, чтобы навесить тебе же лишний срок, не нужно. Я – твой билет на выход, тот, кто может тебе помочь избежать слишком крутого наказания. Но без твоей помощи у меня ничего не получится!

– Мне не в чем раскаиваться, – чеканя каждое слово, заявил Веня.

– Голубчик, – скривился Неустроев, – о каком раскаянье идет речь? Побереги пыл для суда, вот там начнешь бить себя кулаком в грудь и, рыдая, говорить: «Больше никогда, простите». Такой текст на состав суда очень хорошо действует, некоторые прокуроры даже могут растрогаться. Мне же твое раскаянье на фиг не надо. Хочешь выйти отсюда?

Веня кивнул.

– Тогда быстро рассказывай, как дело было, – стукнул кулаком по исцарапанной столешнице защитник, – я тебе от души советую: у врача, священника и адвоката говорить одну правду, только правду и ничего, кроме правды. Кстати, все мы, представители вышеперечисленных профессий, связаны такой штукой, которая именуется неразглашением тайны. Начинай, голубь мой. Впрочем, если хочешь уехать в замечательное место под названием «тайга» лет эдак на дцать, тогда можешь молчать.

Щеки Вени слегка порозовели.

– Расскажу, – кивнул он, – только вы мне все равно не поверите!

– Ты не стесняйся, – приободрил парня Виктор Иванович, – я много чего такого слышал, тебе и в голову не придет, что порой с людьми случается!

ГЛАВА 9

Веня начал рассказ. Я сидела тихо-тихо, боясь пропустить даже слово.

– Очень я на Ирку обозлился, – объяснял парень. – Честно говоря, последнее время сомневаться стал: любит она меня или нет? Она все о Семене Кузьмиче беспокоилась. Пойдем в кино, в середине фильма вскакивает и трещит: «Ой, уже девять, мне пора, Семен, наверное, волнуется».

Пошли в магазин шмотки ей покупать, я протягиваю вешалку, ну нравится мне, когда Ирка в мини ходит, ноги у нее красивые, так она шарахнулась в сторону, словно ядовитую змею ей показал. Замахала руками, зашипела:

– Ты чего! Семену это не понравится!

Выбрала старушечье платье, длиной ниже колен, и купила.

Веню просто перекосило. В свое время, когда Иришка собралась замуж за старика, он не стал протестовать. Решил, что это очень даже хорошо. Профессор в годах, небось давно импотент, да и не протягивал он лапы к Ире, называл ее дочкой. Зато у него был дом, набитый дорогими вещами, дача, счет в банке. Веня пораскинул мозгами и решил: великолепно получается, долго Семен Кузьмич не проживет, зато Ирка останется богатой вдовой.