Сны на ветру, или Плотоядное вино - Виктор Стасевич

– В этот раз твои грязные намёки оставим без последствий, – миролюбиво предложил Шансин, – валяй, выкладывай свою муть, будем считать, что наше застолье продолжается при включенном телевизоре.

– Экая вы гадость! – сокрушённо вздохнул Тарабаркин. – Слушайте, – он самозабвенно принялся рассказывать, периодически поглаживая бородку, пожёвывая кончики усов. – Итак, вижу я во сне, что с потолка вместо лампочки на плетёной верёвке свешивается рыболовный крючок приличных размеров, почти с кофейную чашку. На крючок нанизана бананистая наживка, эдакий червяк не червяк, но очень похожий на обитателя земных недр и, как ни странно, невероятно привлекательный. Меня к нему так тянуло, даже что-то толкало в спину, хотелось его заглотить, почувствовать мякоть нежнейшей наживки, а потом, через мгновение, ощутить пронзительное железо, острое, как нож мясника.

– Страх-то какой, – ухватился за край стола полковник.

– Наши желания известно, куда приведут, – обречённо проговорил Драперович.

– Ты рыбой, что ли, был? – спросил Шансин.

– Вы меня сбиваете, сон подобен хрустальной вазе, чуть тронешь, рассыпается, потом осколки не соберёшь, так что оставьте свои вопросы, комментарии, а также неприличные намёки. Продолжим, итак возникло у меня страстное желание ухватить этот короткий отрезок времени перед болью, понимая, что потом будет мощный рывок и полёт в небеса. Ох уж эти небеса! – он закатил глаза. – Мучительная борьба перед искушением отупляла, кружила голову, от истомы рвались призрачные перепонки в груди. Я заскулил вислоухим щенком, заёрзал, затем мысленно махнул рукой, вскочил на стул, зажмурился и хватанул крючок по самые жабры. И странно, я неожиданно увидел, что крючок уверенно вонзился в нёбо, язык придавил наживку, как в разрезе, почти научно-популярный фильм, но самое удивительное началось позже. Передо мной во всей наготе предстала моя собственная боль, жуткая, пронзительная, перекошенная, извивающаяся, но не успел я её разглядеть, как вынырнул и оказался среди подушек. Сразу сунул в рот палец, но там была пустота, перемешиваемая неуёмным языком.

– Какой-то мазохистский бред, – передёрнулся Драперович.

– Метаморфозы, новый Апулей, эдакий речной вариант Борхеса в рыбный четверг, – рассмеялся Шансин. – Осталось за малым, Тарабаркину нужно отречься от житейских услад и начать праведную жизнь, которую потомки назовут «В ожидании апокалипсиса».

– Одна печаль, ещё бы немного и я смог бы увидеть в деталях свою боль, – многозначительность Саньки была подобна каменной кладке, от неё неотвратимо отскакивали едкие колкости друзей.

– «Дорогой снов, мучительных и смутных. Бреди, бреди, несовершенный дух», – Шансин с сарказмом вспомнил стихи В. Ходасевича.

– С этим торопиться не надо, ненароком от подобных видений и душа улетит, – Илларионович снова взялся за бутылку.

– В преисподнюю, да со связкой рыбы, – Костя не мог унять свой смех.

– Всё может быть, – смиренно согласился Санька.

– На этой, так сказать, радужной ноте и закончим наше заседание, – Илларионович поднялся, строго осмотрел сидящих и миролюбиво предложил, – сейчас у нас послеобеденный отдых, необходимо расслабиться и собраться с мыслями. После двухчасовой электрички приступим к общественно-полезному труду, а именно, посадке картофеля, который есть наш истинный американский друг.

– А почему после прибытия электрички? – спросил Драперович.

– Видлен Афанасьевич привезёт особый сорт представителя корнеплодов, а может, два, – пояснил полковник.

– Цитатник, что ли? – нахмурился художник. – Опять его с лозунгами и высказываниями понесёт.

– Да, в простонародье его так прозвали, но у нас не ценят истинных специалистов, умных, эрудированных, а зря.

– Ценят, но когда закопают, – усмехнулся Тарабаркин. – Наша земля славно унавожена талантами, ни в одной другой стране таких чернозёмов нет.

– Прекратить в строю похоронные настроения, всем отдыхать, я не позволю допустить разброд и болтания, – повысил голос до командирского отставной полковник.

С ним не стали спорить, а молча разбрелись по комнатам, только Драперович бурчал себе под нос: «Болтания, шатания, братания», но через некоторое время затих на мансарде, где он поставил свой этюдник.

2

Солнце футбольным мячом закатилось за пивную бочку цвета недозрелого апельсина с красной надписью и полуголой девкой в пене, эдакая местная Афродита. Из-за бочки вместо солнца выкатился брюхатый мужик с большими корзинистыми подмышками, из которых торчали волосы банными вениками. Он радостно отливал гладкой лысиной на всю округу, из-за чего Тарабаркин даже подумал, а не солнце ли это, но два больших полосатых арбуза в руках мужика навели на Саньку непотребное смущение, он понял, что ошибался. Мужик, несмотря на лысину, ворчал, громко кого-то ругал, шумно пыхтел, обливаясь потом. Вдруг навстречу брюхатому выскочил Пауль Буйвол в полосатой майке, коротких пляжных трусах с дамской плетёной сумкой через плечо. Он остановился перед несущим арбузы, критично осмотрел его и деловито толкнул в яму, после чего, посвистывая, затрусил по тротуару в сторону городского парка. Арбузы упали на асфальт и с хрустом раскололись, обнажая сахаристую сущность. Мужик мешковато плюхнулся на дно ямы, ломая широким задом редкий кустарник. Через некоторое время он вылез на край тротуара, посмотрел на разбитые арбузы и весело рассмеялся.

– Зря ругался на чернявого, – похохатывал он. – Арбузы-то знатные, не обманул, сразу видно, что процент сахара зашкаливает.

Он отряхнул штаны и категорично, вздёргивая палец кверху куда-то в сторону солнца, заявил Тарабаркину:

– Есть на свете ещё честные люди, от этого на душе легко.

– Верно, – невольно согласился с ним Санька.

– Жить-то стало лучше, жить стало веселей, – уже голосом Цитатника бодро заявил мужик, чем удивил Тарабаркина. Он заёрзал в кресле и вдруг понял, что дремал, а сейчас слышит голос старика Видлена в соседней комнате. Санька поднялся и заглянул за дверной косяк. Цитатник уже сидел за столом, потирая руки, а хозяин дачи возился у кастрюли.

– Во как! – полковник развернулся и поставил перед стариком тарелку с борщом. – С чего вспомнил усатого?

– Погода загляденье, настроение поёт, весна, – неопределённо пояснил Цитатник. В это время на улице послышался звонкий девичий голос:

– Дома есть кто? Ау, Георгий Илларионович!

– Зося, ну надо же, – спохватился полковник, быстро скинул фартук, кинулся к двери, распахивая её. – Заходи, девочка, я уж не чаял тебя увидеть.

– Как же так, – ответила ему девушка, – мы с вами договорились о посадке картошки, вот я и явилась, как солдат по призыву.