Небо Мадагаскар - Оганес Мартиросян

3

Утром Мага проснулся у себя с Надой, удивился тому и начал припоминать. «Видно, сильно напился, это поднадоело». Нада не спала, а лежала рядом и играла с волосами на его груди.

– Знаешь, – сказала она, – я подумала о фильме «Зита и Гита».

– Что надумала?

– Многое.

– Например?

– Что фильм о том, что людей подменяют. Зиту забирают на экзопланету, а вместо нее подселяют Гиту. Также наоборот.

– Это фильм о всех людях?

– Ну да. Очень просто. Как Маяковский написал? «Точку пули в своем конце». Он дописал роман – самого себя – и поставил точку. После чего книга его тела и души пошла в издательство. Была издана. Вот. А в комнате нашли черновик.

– Да, остается открытым вопрос, каким тиражом издали Маяковского.

– Наверно, огромным.

– Верно.

Они позавтракали, съели жареной колбасы, выпили кофе «Везувий», который накрыл в своих мыслях весь город и погреб его под собой, проглотили таблетки, чтобы быть на колесах, и пошли на аллею Есенина. Пропустили мимо себя пожилую езидку с собакой и сели на лавку, чтобы побыть вдвоем, но их планы разрушил огромный армянин, который присел с ними рядом.

– Вы думаете, я пришел? – спросил он. – Я настал. Армяне не приходят – они настают.

– Понятно, – промолвила Нада.

– Хорошо вам вдвоем?

– Да, – сказал Мага.

– Если любите, то любите, – продолжил армянин, – но мир невозможен без капелек крови на концовках волос.

– Это как? – вопросила Нада.

– Когда кончик волоса источает кровь.

– Для чего? – удивился Мага.

– Просто красиво.

Сказав, армянин поднялся и медленно пошел прочь, источая вокруг себя все армянское, все горное и могучее. «Ну это булгаковское построение дорог, не пути, а строки «Мастера и Маргариты», вот ноги читают их». Мага закурил и взял руку Нады в свою. Он поглаживал ее ладонь, ловил ее тепло, впитывал в себя, ощущал. Они просто сидели под небом, которое представляло из себя зонт, идущий дождем, хоть никакого дождя не было, поскольку фантазии еще не вся реальность, но кастрюля, прикрытая крышкой действительности.

– Чем отличается армянин от чеченца? – спросила Нада.

– Армянин растет в ширину, чеченец – в высоту.

– Они крест?

– Ну, наверно.

– А я думала, весь Кавказ – вертикаль.

– Да, так и было, никто не хотел опоясывать планету, потому армянин сделал этот шаг.

– Экватор – это ремень?

– Да, Земля есть живот, и мне кажется, японец уже сделал ей харакири.

– Не знаю даже, но могу сказать точно: Земля питается трупами. Вот в таком месте мы живем.

– А еще так: Земля – плод, ядро скоро пустит росток или уже пустило, обещая дерево, огромное дерево, на которое мы все переселимся, чтобы жить, не погибнуть.

Зазвонил телефон Маги, обозначился незнакомый номер. Он ответил на вызов. Заговорила девушка.

– Здравствуйте, – сказала она, – я Кэт, мне ваш номер дал редактор Мамед Рашидович, которому вы оставили свой роман. Я его прочитала. Хочу взять у вас наперед интервью. Вы не против?

– Я – нет.

– Завтра вы свободны?

– Да.

– Давайте встретимся в час дня на аллее Булгакова. Вам будет удобно?

– Да.

– Хорошо. До свидания.

– Всего доброго.

– Да.

Мага выключил телефон и начал изучать свои ногти.

– Интересные?

– Ну.

– Давай изучать твои ногти вместе.

Нада вынула из сумочки пилку и ножницы и стала то ли всерьез, то ли в шутку работать с ногтями Маги.

– Никого же нет, – сказала Нада.

Она обработала ногти, укоротила их, отрезав кожицу по краям, и выщипнула зубами пару волосков из бороды Маги.

– На память?

– Конечно, – отвечала она. – Давай я протру пальцы – мало ли.

Она достала спиртовые салфетки и прошлась парой из них по местам срезов.

– Приятно, – промолвил Мага.

– Ну и что, – улыбнулась Нада.

Они закурили одну на двоих сигарету, подымили в разные стороны и поцеловали друг друга. «Вот поцелуй – два голубя или один голубь и один коршун. Или два медведя, самца, если даже целуются мужчина и женщина. А вообще, рот – берлога: в ней спит медведь». Они встали и пошли в библиотеку, где устроились среди книг, взяли Ахундова и начали погружаться в Азербайджан девятнадцатого века, падать в него, перелистывать горы, кюфту, долины, реки, томаты, гранат и талышей, смеющихся из каждого слова.

– Что такое убийство? – спросила Нада и посмотрела на Магу. – Подойти и выстрелить из пистолета в голову или в сердце? Вонзить нож в живот?

– Нет. Убийство – это самоубийство Ван Гога. Или слова «мы все умрем».

– Это не констатация?

– Нет, это убийство.

– Всех?

– Одного и всех.

– Страшно. И тяжело.

Открыли том Абовяна и увидели тысячи армян, спускающихся с гор. «Это его страницы – предложения, буквы. Трудно читать такое. Можно и умереть». Мага закрыл книгу и остановил тем самым наступление армян. «Пусть отдохнут, хватит уже воевать, хотя война – точка, а мир – запятая, так как восклицательный знак – ружье с пулей, летящей вниз». От этих мыслей его отвлек чеченец, вошедший в зал и взявший Хемингуэя.

– Люблю остроту, – сказал нохчо.

Он положил кинжал на стол и начал чтение книги.

– Читать книгу – потягивать виски в кафе, через соломинку, пить водку или коньяк, – продолжил он. – А экранизация книги – то же самое, но просто пить, напиваться, бухать. Ну, слово – это соломинка.

– Не думаю, – ответила Нада, – слова – это червяки, читать – это умирать и лежать в гробу книги, пока тебя жрут червяки.

– А потом? – спросил Мага.

– Воскрешение эпилога. Захлопывание гроба и выход.

– Интересно вы говорите, – промолвил чеченец, – потому я подумал, что книга – это автобус, в нем строки – сиденья, водитель – это писатель. Книга везет. Герои входят, выходят, платят.

– Конечно, – сказала Нада, – ведь машины есть бейты. Мотор – писатель, багажник – читатель.