Порочная страсть - Колин Маккалоу

Всевозможные женские хитрости и уловки представлялись Онор пустым, никчемным занятием. Она не собиралась растрачивать жизнь на то, чтобы угодить какому-то самовлюбленному нарциссу, для которого в целом мире существует лишь он один. Женщины в большинстве своем выбирали именно такую судьбу, но Онор Лангтри всегда знала: это не ее путь. Она вовсе не испытывала неприязни к мужчинам: просто чувствовала, что стать женой и посвятить себя кому-то одному было бы ошибкой.

Итак, она продолжала работать в больнице и находила в этом радость и удовлетворение, которых, скажем прямо, не обрела в любви. Свою работу она обожала. Ей нравилась больничная суматоха, торопливая деловитость, постоянное движение, смена лиц и сложные, захватывающие проблемы, что вечно подбрасывала ей жизнь отделения. Близкие подруги (а у нее их было несколько) только переглядывались и качали головой: «Бедная Онор просто помешалась на работе! Это какая-то инфекция, не иначе».

Наверное, у нее были бы другие романы, и, возможно, один достаточно серьезный, чтобы заставить ее передумать насчет замужества, но вмешалась война. В двадцать пять лет Онор Лангтри одной из первых добровольно ушла на фронт медсестрой, и с того дня армейская служба не оставляла ей времени подумать о себе. За годы войны она прошла длинную череду эвакопунктов в Северной Африке, Новой Гвинее и на островах южной части Тихого океана, так что со временем последние воспоминания об обычной жизни стерлись из ее памяти. О что это были за годы! Тягостная, суровая монотонность будней, изматывающая и вместе с тем завораживающая, настолько далекая от обыденности, что в сравнении с пережитым тогда все остальное во многом казалось ей сущей мелочью. Фронтовые медсестры жили одной сплоченной семьей, и Онор принадлежала этой семье всем сердцем, всей душой.

Годы войны не прошли бесследно, хотя природная рассудительность и выносливость помогли ей выстоять и ее тело пострадало меньше, чем у большинства ровесниц, как и рассудок. При переводе на пятнадцатую базу Онор вздохнула с облегчением. Командование хотело отправить ее в Австралию, но ей удалось этого избежать: она чувствовала, что опыт и крепкое здоровье принесут стране куда больше пользы именно в таком месте, чем дома в Сиднее или в Мельбурне.

Около полугода назад напряжение последних лет стало ослабевать, и у Онор Лангтри появилось время немного поразмышлять, разобраться в своих чувствах и решить, как она хочет распорядиться собственной жизнью. Все чаще ей в голову приходили вопросы: сможет ли она теперь вернуться к работе в обычной больнице и тем довольствоваться? Это ли ей нужно? Все чаще задумывалась она о глубоко личной, сокровенной стороне жизни, что лежит за пределами сестринского служения.

Если бы не Люс Даггет, она, вероятно, никогда не пришла бы к мысли, что готова ответить на чувства Нила Паркинсона. Когда Люс появился в отделении, Нил еще страдал тяжелыми приступами душевного расстройства, и Онор думала о нем лишь как о пациенте, не более. Люс что-то изменил в ней: она и сама не вполне понимала, что именно, – но когда неспешно, с видом хозяина положения вошел в барак, то показался ей таким нормальным, основательным и уверенным в себе, что у нее перехватило дыхание. Два дня она ходила словно зачарованная, ее влекло к Люсу, он пробудил в ней давно забытые переживания: она вновь почувствовала себя женщиной, красивой и желанной, – но, верный себе, он сам все разрушил: начал издеваться над несчастным солдатиком, которого отправили в госпиталь после попытки покончить с собой в лагере. Обнаружив, что принимала свинец за золото, Онор едва не подала в отставку. Это был глупый, необдуманный порыв, призналась она себе позже. Тогда же все виделось ей в ином свете. По счастью, Люс не подозревал, какое сильное впечатление произвел на сестру Лангтри: очевидно, это был тот редкий случай, когда он не воспользовался плодами победы. Люса только что перевели в отделение «Икс», и, чтобы освоиться, он отложил на время попытку укрепить отношения с сестрой, но опоздал всего на день. Когда он решил наконец ее покорить и пустил в ход все свое обаяние, сестра дала ему резкий отпор, уже не заботясь о его слабости и уязвимости.

Пусть это и было легким помрачением ума, незначительным отступлением от правил, но стало своего рода поворотной точкой, началом перемен. Возможно, Онор Лангтри осознала вдруг, что война вот-вот завершится победой и ее странная жизнь подходит к концу, а может, Люс выступил в роли прекрасного принца и пробудил ее ото сна, навеянного ею самой, но с того дня она незаметно для себя стала задумываться о вещах, весьма далеких от безграничной преданности сестринскому долгу.

Наверное, поэтому, когда Нил Паркинсон выбрался из тяжелой депрессии и проявил к ней интерес, Онор Лангтри увидела в нем хорошего человека и привлекательного мужчину. Тогда и начала расшатываться ее приверженность правилу медсестры оставаться отстраненной. Нил нравился ей все больше, но лишь теперь это чувство начало перерастать в любовь. Он не был самовлюбленным нарциссом, смотрел на нее с восхищением и бесконечно ей доверял, любил ее. Острую радость доставляли ей мечты о жизни с Нилом после войны, и чем стремительнее приближалась эта жизнь, тем нетерпеливее она ждала ее.

Приученная к железной самодисциплине, Онор Лангтри запрещала себе думать о Ниле как о мужчине, задерживать взгляд на его губах или руках, воображать, как он целует ее, как они предаются любви. Стоило лишь допустить подобные мысли, и это непременно случилось бы и обернулось катастрофой. Онор хорошо понимала: пятнадцатая база не то место, где можно завязать близкие отношения в надежде сохранить их до конца жизни, – и знала, что Нил чувствует то же самое, иначе они уже стали бы любовниками. Было даже забавно ходить по туго натянутой проволоке страстей над жестко подавленными желаниями, влечениями и порывами, притворяться, будто ничего не видишь и не чувствуешь…

Онор заметила, что ее часики показывают без четверти девять, и невольно вздрогнула. Если не отправиться сейчас же в палату, все решат, что она уже не придет.

Глава 8

Сестра Лангтри вышла из кабинета и направилась по короткому коридору в палату, не подозревая, что шаткое равновесие барака «Икс» уже нарушено.

Из-за ширм напротив кровати Майкла доносились приглушенные голоса. Она проскользнула между ширмами и оказалась возле стола. Нил сидел на самом конце скамьи, ближе всего к торцу, где стоял ее стул. Мэт выбрал себе соседнее место. Бенедикт с Наггетом расположились по другую сторону стола, но оставили свободный угол скамьи рядом с ее стулом. Сестра Лангтри тихо заняла свое обычное место во главе стола, обвела глазами четверых мужчин и спросила: