Посол к Сталину - Джозеф Дэйвис

Приняв такой акт, власти США по сути ввели санкции против СССР – никаких кредитов, в том числе и торговых, пока не признаете и не вернёте царские долги. Что характерно, Акт Джонсона не отменён до сих пор. Продолжаем. )

Говоря от себя лично, по моему мнению, долговые обязательства по отношению к нам имеют особую важность для СССР в силу особых обстоятельств. В этой ситуации существует крайне важное различие между их отношением к Англии и Франции и их отношением к Соединённым Штатам.

Их обязательство вести себя со всеми нациями-кредиторами одинаково – противостоит им. Сложности в связи с этим были хорошо известны им еще до момента заключения соглашения с Литвиновым.

Необратимый факт состоит в том, что президент Соединённых Штатов великодушно предложил план, крайне ценный для Советского правительства в то время. Соглашение между джентльменами было заключено с полным пониманием фактов и условий там, где не могло быть недопонимания о том, что подразумевается под этим джентльменским соглашением в принципе.

Я внимательно изучил меморандум джентльменского соглашения и он предусматривает, что ссуда могла быть выдана как национальным правительством, так и его соотечественниками. Основной долг, который может достигать двухсот миллионов долларов или более, был для нашей национальной экономики относительно, но "мушиной какашкой" на огромной стене и значил для нас не более, чем дело принципа.

При этом для них являлось серьезным делом сохранить доверие нашего правительства при выполнении этого соглашения. У нас нет агрессивных милитаристских соседей, угрожающих нашему миру. У нас есть огромный корпус гуманитарной демократической мысли, оказывающей сильное влияние на мировое мнение среди либерально-настроенных людей повсюду, что может оказаться неоценимо важно для России когда-нибудь в будущем.

Говоря как друг гуманитарных побуждений и целей русских людей, лично я чувствую себя обязанным сказать, что будет очень жалко, если Советское правительство позволит затуманить доверие, которое могло бы иметь моё правительство к честности и характеру ведущих здесь дела людей.

По моему мнению, это особенно верно оттого, что среди великих наций Земли нет руководителей, рассматривающих с настолько большой симпатией фундаментальные гуманитарные цели русских людей, насколько это делают президент Рузвельт и госсекретарь Халл. Будет очень плохо, если Советское правительство допустит условия, которые подорвут или уничтожат доверие в честность русского руководства. Финансовые кредиты и деловые соображения по своей значимости абсолютно тускнеют по контрасту с этим затронутым делом принципа.

(Примечание Мемуариста. Подумать только, вся эта высокая патетика о мире во всём мире, гуманитарных принципах и всяком таком затеяна ровно с одной целью. Выцарапать у СССР какие-то двести миллионов старых царских долгов.

Ещё и показать нос Британии и Франции, долги перед которыми у царя были намного больше, чем перед США. На словах "мушиные какашки" и только "дело принципа", а на деле – гоните звонкую монету, да поскорее. Продолжаем. )

На это Ворошилов ответил, что обсуждаемая финансовая величина относительно мала и вопрос должен быть урегулирован целиком на общих принципах, нужно только найти способ. Он высоко оценивает величие президента Соединённых Штатов и в сказанном мною было много убедительного.

Затем он заявил, что хотя он дружил с послом Буллиттом, он уверен, многие трудности были созданы этим послом. На это я немедленно ответил, в совершенно точных выражениях, что восхищаюсь послом Буллиттом, знавал его как сильного, откровенного человека, кто действовал прямо с уверенностью, что данные обязательства будут выполнены в том же духе, в котором заключались. А также, что важнее факт продолжающегося наличия этих условий, а не причины их возникновения.

Розенгольц также сообщил, что у них есть информация о наличии в конкретных подразделениях государственного департамента серьезной оппозиции по вопросу выработки какого бы то ни было соглашения с Россией и спросил действительно ли это так.

Я ответил, что не верю в правдивость этого, и не нахожу это действительным фактом. Возможно, подобное может оказаться правдой "где-то внизу", так же как может оказаться правдой, что "где-то внизу" в наркомате иностранных дел России могут быть резко враждебные к американскому правительству люди, рассматривающие нас как представителей ненавистного капиталистического общественного порядка.

Но мне неизвестно о подобном отношении. Также, я уверен, что подобное не соответствует действительности по отношению к моему президенту, государственному секретарю, судье Муру, другим ответственным лицам в департаменте или ко мне самому.

В заключение я очень ясно обозначил, что у меня нет особых инструкций прорабатывать долговой вопрос. Отношение моего правительства таково, что этот вопрос находится на стороне Советского правительства, ввиду взятых на себя обязательств. Мяч на их стороне.

(Примечание Мемуариста. Вместо "мяч на их стороне" Дэйвис употребляет довольно редкую идиому о том, что проблема находится у них на коленях. То есть её, как маленького ребенка, нужно вынянчить и вырастить. Продолжаем. )

Моё отношение к ним исключительно дружеское, я всегда к их услугам, если они посчитают нужным поднять этот вопрос. Я обсужу с департаментом планы мистера Розова и буду ожидать их дальнейших пожеланий по ситуации.

Ворошилов, Розенгольц и Вышинский заявили, что высоко ценят мою откровенность, весьма рады, что мой прошлый опыт и, как они убеждены, мой объективный взгляд на ситуацию, характеризуют американское дипломатическое представительство здесь. Во всяком случае, они надеются, моё пребывание в России окажется приятным. На это я заверил их, что всё именно так и обстоит.

В сухом остатке получается, что эти руководители правительства знакомы с фактами из первых рук. Наша позиция состоит в том, что значимое соглашение было заключено при полном знании всех фактов, еще до его заключения. Это соглашение ими не выполняется.

Дело это сравнительно малой важности для нас и может иметь жизненно важные последствия для них в будущем. Это их проблема и следующий ход на их стороне. Имею честь оставаться, сэр, искренне Ваш, Джозеф Дэйвис.

Официальный обед на даче Розенгольца.

10-е февраля 1937-го.

Достопочтенному Стивену Эрли.

Дорогой, Стив. События здесь развиваются в стремительном темпе. Я здесь примерно две недели, а событий набежало уже столько, что кажется – будто два месяца.

Данный комиссаром внешней торговли обед был необычен и интересен. Ясным холодным днём мы проехали по заснеженным окрестностям примерно тридцать пять миль дорогой Сталина, широкой асфальтовой магистралью, вероятно около ста пятидесяти футов шириной. Это часть новой военной трассы.

На другом конце этих миль оказался лес белых берёз с одной стороны и зелёных елей с другой, оба очищенные от подлеска. Это был район загородных дач, с заборами около десяти футов высотой, обычно выкрашенными в зелёный цвет. Все выглядели заботливо ухоженными.