Странная птица - Джефф Вандермеер

– Они никогда не покинут Балконные Утесы без толчка, – говорила она, и Странная Птица знала, что Морокунью беспокоит редут, возведенный Виком, поэтому ее нисколько не удивил следующий шаг губительницы – та попросту выдала армиям Морда местоположение редута, и тот был разрушен.

– Когда всему этому придет конец, я восстановлю город в неслыханном великолепии. Парки, школы, библиотеки, продуктовые магазины… все, что должно быть в городе – будет, – грезила вслух Морокунья, но Странная Птица не слушала ее. Пусть голодранцы слушают – их это, может, и вдохновит. Эта картина мира предназначалась им, тогда как на самом деле мысли Морокуньи занимали мертвые черви, живые пауки и столь изобильные горы трупов, что Чарли Иксу и не снились.

Странная Птица к тому времени превратилась в грязную старую тряпку, накинутую на плечи Морокуньи, но даже в качестве тряпки ее нельзя было убедить в добре или милосердии со стороны той, что носила ее.

Теперь Морокунья оставляла за собой груды черепов и сожженные тела, и измененные дети, которые когда-то следовали за ней из-за экстатической жажды крови и убийственной радости, теперь повиновались из страха – и Морокунью это устраивало.

Крайние дни

И тут случилось нечто такое, что смутило Странную Птицу. Несмотря на отчаянную надежду, принесенную ей лисами, она чувствовала себя бесконечно уставшей, измученной и выдохшейся. Она прошла через слишком многое. Продолжала терпеть сверх того, что могло бы вынести любое живое существо. Она плохо видела, плохо слышала, плохо обоняла. В ее голове жило лишь эхо голосов, и она надеялась, что хотя бы некоторые из них принадлежат пекущемся о ней лисам.

Поэтому Странная Птица лишь ощутила, как в одну секунду тело Морокуньи ослабло, а уже в следующую – налилось стальным напряжением, отвердело так, что ей, должно быть, было больно от застывших мышц в плечах. От травмы, конечно, но больше – от шока. Потом был бешеный полет, бег вниз по лестнице через туннели и холод подземелья, сквозь темноту. Она ни с кем не разговаривала, поскольку спешила, да и не с кем было говорить. Вероятнее всего, все голодранцы исчезли или спрятались, а может, и вовсе разбиты, и кругом одни лишь подобия Морда.

После этого они отправились на юг, сообщил Странной Птице маяк внутри. На юг и еще раз на юг, так что она знала, что их целью должно быть здание Компании, в то время как лисы тянули за потрепанные края, призывая ее проснуться, чтобы маяк пульсировал сильнее. Даже несмотря на то, что первоначальный всплеск надежды угас вместе с ее здоровьем, и это все меньше и меньше волновало ее, запертую в ее собственном мозгу, и она парила, парила в дымке, ожидая, что скоро ее вынесет на склон холма рядом с Чарли Икс и, возможно, будет ей это даже в радость.

Дважды Морокунья приближалась к зданию Компании – и дважды бежала от псевдо-Мордов, пытавшихся оттеснить ее на север или запад, прочь из города. Их зловоние даже от Странной Птицы с ее угасающими чувствами не укрывалось. Псевдо-Морды чуяли малейшие запахи с той же легкостью, с какой источали смрад, и поэтому, видимо, Морокунья натерла лицо грязью, а сапоги – трупным жиром, а потом и вовсе сбросила их.

Но все же каким-то образом они нашли ее, потому что у нее был маяк на спине. Они выскочили из руин и завалов на песке и бросились на Странную Птицу, и та, будучи лишь пассажиром, ничего не могла сделать, кроме как принять удар их когтей, прежде чем прянула в сторону Морокунья – задетая, раненая, но не смертельно.

Да, Странная Птица приняла на себя основной урон. Но разве страшно тому, кто и так полностью уничтожен, быть разорванным, располосованным? Ее так часто рвали раньше, и так часто она не могла убежать, так часто оставалось лишь терпеть, принимать как должное – и сейчас она не паниковала, не замечала даже боли.

Под прикрытием заброшенного сооружения, предназначение которого было потеряно во времени и песках, Морокунья отдыхала, хрипя от гнева и проклиная свое невезение. Она разглагольствовала о том, как неприлично хороши эти медведи во всем, что касается слежки, не ведая, что именно лисы направили псевдо-Мордов и подсказали, где ее искать.

Войско Морда преследовало их всю ночь до самого рассвета, и Морокунью нисколько не волновало, что из ее плаща на песок сочится кровь, что это может загубить ее маскировку. Ее заботили только ушибленные ребра и длинная неглубокая рана на спине, в том же месте, где и плащ был рассечен медвежьим когтем.

– Они думают, что поймали меня, – сказала Морокунья Странной Птице, зажатой меж ее спиной и стеной. – Но никто не знает здание Компании так, как я. Кроме Вика, и он тоже направляется туда. Если он выживет, я буду следить за ним и обшаривать его кармашки. Если нет, мы с тобой еще можем собраться и переждать.

Странная Птица ничего не ответила. Она существовала в чудном мире, где в течение нескольких часов видела и слышала только из вторых рук, где ее чувства были отключены.

Лисы служили ей глазами и ушами, поэтому она слышала речи Морокуньи именно как лиса, подкравшаяся близко. И видела тоже глазами лисы: Морокунья была невидима, и плащ ее был невидим, но мерцающее голубое пламя в верхней части капюшона, заметное лишь для лис, точно отмечало местоположение маяка Странной Птицы.

И она должна поддерживать это пламя. Должна. Она представляла его красным, ярко-алым и трепещущим, но оказалось оно синим. Синим, как голова лиса на стене обсерватории.

И все же Морокунья двигалась вперед, презрев собственное изнеможение и дрянное состояние плаща. Она запутывала след и загоняла преследователей в расставленные ею силки – и неизменно возвращалась назад окольными тропами, будто рассчитывая на встречу с кем-то. Наконец, до здания Компании остался лишь час пути. Странная Птица ощутила растущее лисье беспокойство – что-то древнее, с трудом сдерживаемое и глубоко залегшее заставляло ее дрожать и сомневаться в том, хорошо ли она лис знает. Знает ли вообще.

Позади оставался горизонт, на чьем фоне творилось нечто ужасное для Морокуньи – ибо, обратив к нему лицо, она ахнула в страхе. Лисы не хотели, чтобы Странная Птица тоже это увидела, так что пришлось напрячься, выходя за их заслоны. Оказалось, Морд боролся с чудовищем, всяко достойным его.