Он придет - Джонатан Келлерман

– Здорово. – Подержав в руке шишковатую штуку, я отдал ее обратно.

– Я бы хотела с ним повидаться, но мама говорит, что не знает, где он. А можно меня так загипнотизировать, чтобы я его вспомнила?

– Это будет трудно, Мелоди, потому что ты слишком давно его не видела. Но можно будет как-нибудь попробовать… У тебя есть что-нибудь напоминающее о нем, например фотография?

– Ага.

Она опять порылась в сумочке и извлекла оттуда загнувшийся в трубочку, мятый и изрядно потертый моментальный снимок. Похоже, что его регулярно вытаскивали и вертели в руках, будто четки. Мне вспомнилась фотография на стене у Тоула. Ну просто неделя целлулоидных воспоминаний! Мистер Истмен [25 - Джордж Истмен – основатель компании «Кодак». ], если б вы только знали, что при помощи вашей маленькой черной коробочки можно сохранить прошлое, как мертворожденного зародыша в банке с формалином!

С выцветшей цветной фотографии на меня смотрели мужчина и женщина. Женщиной была Бонита Куинн – в более молодые, но отнюдь не более прекрасные годы. Даже двадцати с чем-то лет отроду она носила на лице ту угрюмую маску, что предвещала безжалостное будущее. Платье излишне открывало тогда еще худосочные бедра. Волосы длинные и прямые, расчесанные на прямой пробор. Она со своим спутником стояла перед входом в нечто вроде сельского бара – заведения того сорта, на которое вы вдруг натыкаетесь после очередного изгиба второстепенного шоссе. Стены здания были из грубо обтесанных бревен. В окне маячила реклама «Будвайзера».

Бонита обнимала за талию мужчину в футболке, джинсах и резиновых сапогах, который обхватывал ее за плечи. Рядом с ним виднелась задняя часть мотоцикла.

Парень был несколько странного вида. Одна сторона его – левая – скособочилась и более чем намекала на атрофию, охватившую его от шеи до левой ноги. Он походил на какой-то фрукт, который нарезали на ломтики, а потом без особой точности попытались собрать обратно. Впрочем, если не обращать внимания на асимметрию, выглядел он совсем не плохо – высокий, худощавый, со светлыми лохмами по плечи и густыми усами.

Ехидно-хитроватое выражение у него на лице резко контрастировало с торжественной важностью Бониты. Это был тот взгляд, который вы видите на лицах местных деревенщин, когда заходите в таверну маленького городка в незнакомых краях, просто чтобы выпить чего-нибудь холодненького и немного побыть в одиночестве. Тот взгляд, которого вы старательно избегаете и из-за которого стараетесь побыстрей убраться за двери, поскольку он означает неприятности и ничего более.

Меня ничуть не удивляло, что его обладатель в итоге оказался за решеткой.

– Держи. – Я отдал ей фото обратно, и она тщательно уложила его обратно в сумочку.

– Не хочешь еще побегать?

– Неа. Я типа устала.

– Хочешь домой?

– Ага.

* * *

На обратном пути в машине Мелоди совсем притихла, словно опять одурманенная таблетками. У меня было неуютное чувство, что я как-то неправильно с ней поступил, зря растормошил ее, только чтобы опять вернуть в унылую повседневность.

Мне вспомнилось, что я слышал на лекции одного из старших профессоров на выпускном курсе, полном честолюбивых будущих психотерапевтов:

«Когда вы приходите к решению зарабатывать на жизнь, помогая людям, испытывающим эмоциональные страдания, вы также принимаете решение в буквальном смысле тащить этих людей на собственной спине, причем достаточно долго. К чертям все эти разговоры о профессиональной ответственности и уверенности в себе! Все это пустые словеса. Вам предстоит каждый день в своей жизни сталкиваться с беспомощностью. Ваши пациенты будут липнуть к вам, как цыплята, готовые прибиться к первому же живому существу, как только высунут голову из скорлупы. Если вы не способны управиться с этим, идите в бухгалтеры».

Сейчас счетоводная книга, полная бездушных цифр, представлялась мне более чем желанным зрелищем.

Глава 7

В половине восьмого вечера я поехал в мастерскую Робин. Прошло уже несколько дней с тех пор, как мы в последний раз виделись, и я здорово соскучился. Она открыла дверь, одетая в просвечивающее белое платье, выгодно оттенявшее смугловатый оттенок ее кожи. Волосы распущены, в ушах золотые кольца.

Она протянула мне руки, и мы надолго застыли в объятии. Зашли внутрь, так и не отпуская друг друга.

Ее обиталище представляло собой старый склад на Пасифик-авеню в Венис [26 - Прибрежный район Большого Лос-Анджелеса с каналами и внутренней гаванью. ]. Как и у множества подобных мастерских в округе, никакой вывески нет, окна наглухо закрашены белой краской.

Робин провела меня через переднюю в рабочую зону, набитую всякой всячиной, начиная с электроинструмента – циркулярная пила, ленточная пила, сверлильный станок – и заканчивая стопками напиленной древесины, среди которых, как обычно, были раскиданы пресс-формы для выклейки кузовов различных инструментов, стамески, измерительные линейки, шаблоны… В помещении стоял знакомый запах опилок и клея, пол усыпан стружкой.

Пройдя через болтающиеся на пружинах распашные двери, мы оказались в жилой зоне: гостиная, кухня, маленький кабинет. Наверху, на чердаке, – спальня. В отличие от мастерской ее личное пространство не было ничем заставлено или завалено. Большую часть мебели она сделала своими руками, и кругом царило цельное твердое дерево, простое и элегантное.

Робин усадила меня на мягкую кушетку с тканевой обивкой – рядом стоял керамический поднос с кофе, пирогом, салфетками, тарелками и вилками, – сама присела вплотную ко мне. Я взял ее лицо в ладони и осторожно поцеловал.

– Привет, дорогой!

Когда мы обнялись, я ощутил под тонкой тканью ее твердую спину – твердую за податливой, полной волнующих изгибов мягкостью. Робин работала руками, и меня всегда изумляло это редкостное сочетание крепких мускулов и чисто женской роскоши ее тела. Что бы она ни делала – осторожно поворачивала заготовку из розового дерева у жадных челюстей ленточной пилы, просто шла рядом со мной, – любое ее движение было отмечено непогрешимой уверенностью и грацией. Встреча с ней стала самым лучшим событием во всей моей жизни. Уже ради одного этого стоило бросить работу и карьеру.

* * *

Однажды я со скуки забрел в магазин гитар Маккейба в Санта-Монике, где принялся перебирать старые ноты и один за другим пробовать развешанные по стенам инструменты. Присмотрел одну особенно привлекательную гитару, вроде моего «Мартина», но даже еще лучше изготовленную. Меня восхитило мастерство мастера – это была штучная ручная работа, – и я пробежался пальцем по струнам, которые отозвались чарующим, долго не смолкающим звуком. Сняв гитару со стены, я немного поиграл, и звучала она ничуть не хуже, чем выглядела.

– Нравится?

Голос был женский, и принадлежал он потрясающему созданию лет двадцати пяти. Она стояла совсем близко от меня – как долго, я точно не знал, поскольку с головой ушел в игру. Личико в форме сердечка, увенчанное роскошной копной золотистых кудрей. Миндалевидные глаза, довольно широко расставленные, цвета старого красного дерева. Невысокая, не выше пяти футов и двух дюймов, с худенькими запястьями, переходящими в тонкие изящные руки с длинными, сужающимися к концам пальцами. Когда она улыбнулась, я заметил, что два верхних резца чуть выдаются относительно остальных зубов, что придавало ее улыбке какой-то необъяснимый шарм.