Зовите меня Джо - Пол Андерсон

И все же такие расстояния были преодолимы. Корабль, скорость которого при нормальной силе тяжести непрерывно возрастала, преодолевал расстояние в половину светового года чуть меньше чем за год. При этом корабль двигался со скоростью, близкой к предельной – триста тысяч километров в секунду.

Тут возникала масса проблем. Откуда бралась масс-энергия для обеспечения такой скорости? Даже в ньютоновой Вселенной невозможно было представить себе ракету, способную поднять на старте топливо такого веса. В эйнштейновом пространстве проблем по идее должно было возникать еще больше – масса корабля и полезная нагрузка возрастали в зависимости от скорости, стремясь к бесконечным величинам в случае показателей скорости, близких к световой.

Но топливо и материал для реакции существовали в самом космосе! Ведь в космосе было достаточное количество водорода. Безусловно, концентрация его по земным стандартам была невелика: примерно один атом на один кубический сантиметр в районе Солнца. И тем не менее, когда корабль достигал скорости света, на каждый квадратный сантиметр его сечения за секунду обрушивалось тридцать миллиардов атомов водорода. (Эти цифры имеют отношение к первому этапу полета – атомарная плотность межзвездного пространства выше вблизи звезды. ) Энергетика поистине ужасающая. Жесткое, проникающее излучение измеряется мегарентгенами, а ведь тысяча рентгенов в час – это смертельная доза. Не помогут никакие экраны. Даже если представить себе немыслимо толстую обшивку, она все равно со временем будет разрушена.

Однако ко времени разработки «Леоноры Кристин» уже были известны нематериальные средства защиты: магнитогидродинамические поля, волны которых распространялись на миллионы километров, захватывая атомы с помощью диполей без нужды в ионизации и направляя их потоки. Эти поля не были средством пассивной защиты, чем-то вроде щитов. Они не пропускали космическую пыль и все газы, за исключением водорода. Водород они улавливали, отводили от корпуса на безопасное расстояние и направляли в специальную воронку, где происходило его сжатие, а затем – электромагнитное воспламенение в двигателе Буссарда.

Корабль был не маленький, и все-таки, по сравнению с размерами окружавшего его поля, он казался всего-навсего металлической песчинкой. При этом сам корабль никакого поля уже не генерировал. Он только инициировал процесс при минимальной реактивной скорости. Ни термоядерных реакторов, ни трубок Вентури – всей системы, приводившей корабль в движение, – ничего этого не было на борту. Система эта была большей частью вообще не материальна, а представляла собой результат приложения векторов космического масштаба.

Устройства управления кораблем, оснащенные компьютером, даже отдаленно не напоминали автопилот. Они являлись скорее некими катализаторами, которые при умелом манипулировании могли воздействовать на течение чудовищных реакций, управлять ими, вовремя замедлять и прекращать… но не резко, а постепенно.

Звездным светом полыхала водородная горелка в модуле Буссарда: здесь фокусировались электромагнитные силы. Грандиозное действие газового лазера превращало фотоны в мощный пучок энергии, которая и толкала корабль вперед. Любое твердое тело, попавшее в этот пучок, превращалось в пар. Процесс был эффективен не на все сто процентов. Но большая часть свободной энергии шла на ионизацию водорода, ускользнувшего от сгорания. Эти протоны и электроны вместе с продуктами сгорания также отбрасывались назад силовыми полями – язык плазмы, вносившей свою лепту в обеспечение движения корабля.

Процесс этот не отличался устойчивостью. Скорее, своей нестабильностью он был близок к обмену веществ в живом организме и точно так же постоянно балансировал на грани катастрофы. В материальном составе космического пространства существовали непредсказуемые колебания. Охват, интенсивность и конфигурация силовых полей должны были регулироваться в зависимости от этих показателей, с учетом миллионов разнообразнейших факторов – такая задача была по плечу только компьютерам. Поступление информации и подача ответных сигналов производились со скоростью света – потрясающей скоростью, при которой миллион километров преодолевался за три целых и три десятых секунды. И все же такая скорость была далека от идеальной и могла привести к смертельной ошибке. И опасность такой ошибки нарастала, поскольку «Леонора Кристин» двигалась уже со скоростью, настолько близкой к предельной, что начали происходить временные сдвиги.

Но тем не менее… шли недели и месяцы, а корабль летел вперед.

В результате многократных циклов биологические отходы превращались в воздух для дыхания, питьевую воду, пищевые продукты и органическое волокно, и все это служило для поддержания равновесия среды в помещениях корабля. Побочным продуктом переработки отходов являлся этиловый спирт, служивший сырьем для производства небольшого количества вина и пива. Крепких напитков не производили и почти не употребляли. Но кое-кто, конечно, захватил с собой с Земли бутылки спиртного. Наличие винного пайка на корабле давало пьющим преимущество – непьющие с готовностью отдавали им свою долю, а те могли сберечь свой неприкосновенный земной запас для особых случаев.

Строгих правил на сей счет не существовало, но довольно быстро установилась традиция выпивать не в каютах, а в столовой. Для удобства общения здесь стояли отдельные столики вместо общего длинного стола. А потому в промежутках между трапезами столовая запросто превращалась в клуб. Мужчины-энтузиасты оборудовали около одной из стен бар, где можно было приготовить коктейли и лед, завесили переборки плотными шторами – видимо, им казалось, что разрисованные стены меньше соответствуют обстановке, которая должна сопутствовать принятию спиртного. Из динамиков лилась негромкая музыка, приятная для слуха – милая смесь от гальярд шестнадцатого века до последних новинок, транслировавшихся с Земли.

Около восьми вечера в клубе, как правило, не было ни души – в это время в спортивном зале начинались танцы. Все, кто был свободен от вахты и хотел потанцевать – а таких было большинство, – отправлялись переодеться. Все, особенно женщины, старались принарядиться. Техник Иоганн Фрайвальд выглядел отлично в золотистой рубашке и серебристых брюках – этот наряд сшила ему его подруга. Поскольку она запаздывала, да и оркестр еще не был в сборе, Фрайвальд принял приглашение Элофа Нильссона отправиться в бар.

– Только, чур, ни слова о работе, ладно? – попросил Фрайвальд, широкоплечий весельчак с крупными чертами лица. Сквозь жидковатые светлые волосы проглядывала уже обозначившаяся розоватая лысина.

Нильссон хрипловато проговорил:

– Но мне срочно нужно обсудить с тобой кое-что, пока я не забыл. Знаешь, меня просто озарило, когда я переодевался. – Он просто-таки сгорал от нетерпения. – И прежде чем размышлять дальше, мне бы хотелось проверить свою догадку на практике.

– Jawohl [12 - Ладно (нем. ). ], – согласился Фрайвальд, – если ты угощаешь и не станешь долго мучить меня.

Астроном отыскал на полке собственную бутылку, захватил два стакана и направился к столу.