Рубин для мастодонта - Светлана Лаврова

София молчала, только начала медленно розоветь.

– Ты будешь хозяйкой хорошего имения, – сказал мистер Беннинг. – Стенхоупхилл – отличная земля под пастбища, да и охота в сезон там приличная. Где ты найдёшь такого мужа? До сих пор за тебя никто не сватался, а ведь тебе уже хорошо за двадцать перевалило. А если ты не согласишься, Джек лишится наследства.

– Да! – воскликнула София, уже вся красная от негодования. – Да! Он женится на мне только для того, чтобы получить наследство! Если бы Роберт Стенхоуп указал в завещании не меня, а Луизу, то Джек радостно женился бы на Луизе! Да что Луиза! Он и на тёте Маргарет женился бы ради наследства!

– Нет, деточка, на тёте Маргарет он вряд ли женился бы, – растерянно возразил мистер Беннинг. – Она ему как-то не очень подходит.

– Да я лучше пойду… буду зарабатывать себе на хлеб… я лучше пойду торф резать, чем выйду за этого… за этого… да вот прямо всю жизнь за него мечтала…

– Зачем тебе торф? – совершенно ошалел мистер Беннинг. – Нет, тебе торф не нужен.

София вылетела из кабинета и хлопнула дверью. Череп амфициона подпрыгнул на крючке и наконец упал, расколовшись на две неровные части.

Джек сидел в гостиной и ждал результатов переговоров. Мистер Беннинг вбежал в гостиную очень взъерошенный.

– Она рассердилась и свалила мой череп, – объявил он Джеку. Джек посмотрел на череп мистера Беннинга и решил дождаться продолжения.

– А это был очень хороший череп, хоть и дырявый. У меня нет другого, – продолжил мистер Беннинг. – У неё какие-то странные планы на жизнь. Она хочет резать торф. Говорит, всю жизнь мечтала.

– Зачем ей торф? – не понял Джек. – Если ей нужен торф, я ей куплю. Свадебный подарок, хм.

– Вот миссис Беннинг вышивает всякие странные вещи, а София, может быть, хочет скульптуры из торфа делать. Ничего я не понимаю в женщинах, – вздохнул мистер Беннинг.

– Я тоже, – согласился Джек. – Саблезубые махайроды куда приятнее.

Глава пятая

Скучный вечер в кругу семьи

Ужин кончился, и семья, как обычно, собралась в гостиной скоротать время перед сном. Воспользуемся тем, что пока ничего интересного не происходит и поговорим о наших героях. Ведь по традициям викторианских романов автору положено с обилием прилагательных живописать место, где живут персонажи, и их самих, дабы почтенный читатель легче мог представить себе, где и с кем разворачиваются события. А если читатель недостаточно почтенный (что нередко в наше суетное время), то он запросто может пропустить эти описания. Потому что эта глава – самая скучная во всей книге, в ней ничего не взрывается, не стреляет, никто никого не выслеживает, не убегает из дома, не крадет драгоценности и вообще тишина и благолепие.

Итак, семья собралась в гостиной, самой обычной для викторианской Англии позднего миоцена гостиной, вытянутой прямоугольником, который заканчивался эркером*. Среднее окошко эркера было открыто, и в него свежей волной вливались запахи доцветающего шиповника и левкоев*.

Мистер Беннинг развалился в мягком кресле с подлокотниками и наслаждался рассказами Джека об Индии – он не видел племянника четыре года и очень радовался его приезду и предстоящей свадьбе, в которой не сомневался. Что еще за дамские глупости, где София найдёт лучшего жениха? И вообще, когда в семье четыре дочери, надо быстро соглашаться, пока жених не передумал.

Миссис Беннинг сидела в кресле, приличном даме – твёрдом, неудобном, с прямой жёсткой спинкой и без подлокотников – чтобы вокруг кресла поместился кринолин. В те времена считалось вызывающе непристойным даме сидеть в удобном кресле – надо держать себя в рамках даже на отдыхе. Рядом стоял столик для рукоделия с перламутровой инкрустацией – очаровательный саблезубый тигренок с бантиком играет с клубком среди цветов и бабочек. Резные ножки столика были задрапированы ситцевыми чехольчиками с оборочками и висюльками – в тон чехлам на мебели. На столике стояла увесистая шкатулка для иголок и ниток, на ее крышке был выложен из стёклышек Хрустальный дворец сомнительной расцветки – сувенир Промышленной выставки 1851 года*. Рядом лежали ножницы, напёрсток, мотки шёлка и остро пахнущая баночка – миссис Беннинг вышивала рыбьей чешуёй* подушку «Жертвоприношение Авраама»*. Вышивка рыбьей чешуёй была весьма модной, и даже сама герцогиня Ретленд не гнушалась пачкать в рыбьей чешуе свои высокородные пальчики, унизанные бриллиантами. Отмытая чешуя сверкала, и подушка получалась очень нарядная, а недошитый еще Авраам походил на толстую бородатую русалку. Конечно, спать на этом произведении искусства никто не собирался, она предназначалась для низенькой кушетки в углу гостиной, на которой пока лежало всего пять подушек, то есть подушек катастрофически не хватало.

Чуть поодаль (подальше от рыбьей чешуи) в таком же неудобном кресле сидела старшая дочь София и вязала практичный коричневый носок. Мать пыталась соблазнить её модной технологией, но София не любила рыбу во всех ее проявлениях.

У камина, в мягком кресле с кучей вышитых шёлком подушечек и с вышитой бисером скамеечкой для ног уютно располагалась тётушка Маргарет. Камин по жаркому времени не топился и был украшен, как тогда считалось модно – по решетке вилась гирлянда из плюща, шиповника и резеды, которую ежедневно меняла горничная, а само отверстие было прикрыто пышной занавесью из кисеи*, уходящей в дымоход и закрепленной сверху. Получилось похоже, что толстую даму в кисейном кринолине некий трубочист попытался утащить через трубу на крышу, а она застряла, и только задняя часть в юбке с оборками торчала из дымохода. Тётушка Маргарет не отрываясь глядела на камин, ожидая, когда трубочист наконец утащит даму или когда она вылезет обратно, и тогда тётушка её наконец рассмотрит и выяснит, кто она такая. Для семьи это было удобно – тётушка Маргарет смирно сидела, караулила даму и не нарушала чинное течение вечера. Миссис Хаммонд расположилась на стуле позади тётушки, вязала шарф и следила, чтобы всё шло, как положено.

Иногда тётушка Маргарет с некоторым недоумением переводила взгляд с кисеи на каминную полку. Там было на что посмотреть: каминную полку из мрамора покрывала парчовая занавеска с золотой бахромой, на ней лежали две вышитых салфеточки: одна с рыбкой, плавающей среди незабудок, другая с орхидеями, обвивающими непонятный квадратный предмет, напоминающий укороченный гроб. На одной салфеточке стояли часы с пастушком и пастушкой, пастушка пасла страусов, причем всё стадо умещалось под нижней оборкой ее кринолина. А пастушок играл на непонятном музыкальном инструменте, напоминающем двустволку мистера Суонелла. Часы накрывал стеклянный колпак – от пыли. На второй салфеточке стояли восковые цветы* отличной работы, тоже под стеклянным колпаком. Чуть кзади приютилось чучело* заморской синей птицы. Раскрытый клюв придавал птице голодный вид, хотя предполагалось, что это она сладкозвучно поёт. Раньше на ней тоже был стеклянный колпак, но Мегги его разбила. Птица была уже немолода и потрёпана жизнью, и её от взоров гостей прикрывала заграничная фарфоровая статуэтка дамы в оборках, про которую тётушка Маргарет говорила, что это её портрет в молодости. Еще на каминной доске помещались тарелочка с нарисованными руинами, на ней резная шкатулочка из кости динотерия, на ней – овальная фарфоровая коробочка непонятного назначения, на ней – бисерный шнурок с хрустальным шариком на конце. На краю валялись пара писем и стояли два канделябра, разукрашенных эмалевыми вставками с ирисами*, а за канделябрами, задрапированное по краю, крепилось зеркало, чтобы зажженные свечи в нем красиво отражались. Уфф! С камином покончено, пошли дальше.