Семилетка поиска - Мария Арбатова

– Как скажешь, дорогой, – в тон ему выдохнула Елена с мыслью: «рехнулся! »

– Наши попытки улучшить брак собственными усилиями потерпели крушение, – откликнулся он тоном, идущим на попятную. – Вижу для нас только два выхода: либо делаем попытку улучшить ситуацию с помощью семейного психолога, либо переходим к модели «живем вместе и поддерживаем публичный образ счастливой семьи»; но сексуальные проблемы каждый решает там и так, как считает нужным…

– Я должна подумать, – сказала Елена и отправилась в ванную.

В воде ей всегда лучше думалось, но сейчас не думалось вообще. Она даже забыла намазать на лицо любимую маску. Что все это значит, и какой бес вселился в Караванова? .. Последнее время он был сильно задумчив и сильно покладист, но ей некогда было это анализировать. Видимо, всему виной ролевые игры, на которых он понял, что достоин лучшей жизни… Лучшей так лучшей, ради бога, хотя кому он особенно нужен в свой инфантильный полтинник? …

Елена поняла, что надо расслабиться и подумать про что-нибудь хорошее. Например, про «взрослого» совладельца каравановской фирмы Егорычева. Она вспомнила, как брала у него первое интервью, тщательно продумав одежду и макияж. Как с интонации в ответе на третий вопрос было слышно, что в финале он спросит:

– У вас будет время со мной как-нибудь поужинать?

А в прощании – что он позвонит завтра.

Чтобы склеить мужика, Елена никогда ничего не делала специально. Она была совсем не кокетлива, просто, если хотела мужика, не силилась этого скрывать.

И действительно, на следующий вечер они ужинали в «Праге». У Егорычева были седые виски, элегантная бородка и очень мягкая манера говорить. Было видно, что он ровесник Караванова, но благодаря усилиям новорусского оздоровления выглядит моложе.

– Ты всегда такой бархатный? – спросила она через несколько часов, лежа в чьей-то чужой спальне, на уже «своем» плече Егорычева.

– Нет, я вообще-то зверь, – усмехнулся он. – Это последние годы стал метаться… Не так живу… Не тех люблю… Ты ко мне когда в кабинет зашла, подумал, вот именно такую Мальвину мне и надо… Знаешь, как от проституток тошнит?

– А я в этом браке только сезон охоты начала, – призналась Елена.

– Муж достал? – спросил Егорычев, рисуя языком на ее шее сложносочиненный узор.

– Да нет. Он замечательный… Просто так вышло. Увидела тебя по телику и заинтересовалась, неужели в нашем климате вызревают ответственные мужики?

– Журналист меняет профессию для сбора материала… – хихикнул он.

– Именно… – С ним было так хорошо и так спокойно.

– Значит, я теперь должен доказать ответственность? Тебе, каким именно способом? Олигархом стать или президентом, чтоб тебя не разочаровать? – По интонации было непонятно, шутит он или обижается.

– Это меня не возбуждает, – призналась Елена. – Мне важно, как ты проблемы семьи решаешь… У меня тут эрогенная зона.

– Никак не решаю. У меня двое старших на Западе учатся. А маленькая – с нянькой за городом сидит. Жене было скучно, я ей магазинчик купил, она теперь в нем бирюльки раскладывает. Рада до смерти…

– А ты ей много изменяешь? – почему-то спросила Елена, хотя понимала, что рановато прется на чужую территорию.

– Девочки, это же не измена… Это же из серии товаров и услуг. Ласки – деньги – взаимозачет. А журналистки, такие, как ты, редко приходят… Жена, естественно, не догадывается. Она со мной бы тут же развелась…

– И деньги пополам, – ехидно напомнила Елена.

– Разве дело в деньгах? Я ведь не просто так изменяю. Кажется, что все… Последнее уходит. С душой, а не с потенцией проблема. Кажется, уже влюбиться не смогу… Кто-то из известных сказал: «Стареть – это словно быть наказываемым за преступление, которого не совершал…»

– А жена? Разве она не стареет? – напомнила Елена.

– Да хрен вас баб разберет. У вас в эти годы словно обратный отсчет. Словно пропеллер в жопу вставляют! Глаза себе вокруг подшила, пошла на шейпинг, как девочка стала… Недавно спросила, не увеличить ли ей грудь? Подружки увеличивают, ей тоже надо, хотя секс ей по барабану. А мне – как хлеб…

Елена возвращалась домой без всякого вкуса измены. Ну так получилось… Оказывается, еще бывают парни, у которых правильно функционируют обе сигнальные системы. Пообещала Егорычеву привести или прислать готовое интервью по факсу и не планировала продолжения. Оно, собственно, и не было нужно, потому что, несмотря на трогательную придурковатость Караванова, она любила его. И любовалась им и за завтраком, и за ужином, и нежничала с ним в постели, и кокетничала по телефону…

«Семейный психолог? – раздраженно думала она. – Глупость какая… Два немолодых, много раз женатых человека будут рассказывать чужому дядьке про свои неурядицы… Но, с другой стороны… раз беднягу так заколбасило, пусть позовет психолога, венеролога и сексопатолога… и заткнется! »

И совершенно не вдумывалась, что обращается с Каравановым последние годы как с пожилым кастрированным котом Арлекином, умершим в первый год их брака. Когда Арлекин был котенком, Елена возилась и играла с ним. Когда вошел в сочный котячий возраст, не задумываясь отвезла к ветеринару. А когда на старости лет у него начинал портиться характер, он сипел и выпускал когти, Елена просто сокращала общение с ним. Жрать дали? Наполнитель в кошачьем туалете поменяли? Погладить? Пошел вон, ты линяешь!

Последние годы она вставала по утрам позже Караванова. Даже просыпаясь, пока он возился на кухне, почему-то не вставала. И почему-то уже не тянулась к нему из постели с поцелуем. И не просила капризным голосом, чтобы принес ей чаю с бутербродом… или с конфеткой. А когда за ним захлопывалась дверь, легко вспрыгивала с постели, чтобы подробно и радостно позавтракать в одиночестве.

К середине дня соскучивалась по Караванову и начинала звонить ему с работы или писать записки по компьютерной программе, именуемой в России «аськой». И в этот момент чувствовала себя вполне удачно замужней. К вечеру они встречались после работы и гуляли. Потом приходили, и один утыкался в компьютер, а другой в телевизор. Но чаще она уматывалась на журналистские тусовки, ужасно раздражающие его. Могла прийти под утро: это ничего не означало ни внешне, ни по существу. Ей было скучно с Каравановым каждый вечер, и праздничная мишура тусовок идеально припрятывала это. Да еще и давала чувство вины, что вот она такая неправильная. И это чувство вины раскалывало на очень чуткое поведение весь следующий день. В варианте: «Что ты сказал? » вместо: «Опять ты сказал очередную фигню? »