Угрюм-река. Книга 1 - Вячеслав Шишков

– Что ты, старый черт? !

– Вот те что! Другой раз не будешь буянить по ночам. Варнак…

Насвистывая в свисток и стуча в колотушку, старик мутными узенькими глазками оглядывал прилично одетую фигуру стоявшего перед ним человека.

– Как ты, старый дьявол, смеешь? ! Я завтра исправнику скажу… Я – купец!

– Купе-е-ц? – протянул старик; из его груди вырвался сокрушенный вздох. – В таком разе проходи вольготно… Без опаски… Это ничего. А ты чьих будешь?

– Громов. Мне бы поесть.

– Гро-о-мов? – изумился старик и, придвинувшись к Петру Данилычу, стал пристально всматриваться в его лицо. – Не из тайги ли ты?

– Оттуда. Из тайги.

– Вот так раз! .. Благодарю покорно. Ты, видать, Данилин сын? Что, дедка-то Данило жив?

– Помер.

Петр Данилыч хотел грубо оборвать разговор, но в нем шевельнулась надежда, что старик в конце концов накормит его.

– А ты знавал его, что ли?

– Дедку-то Данилу? Не только знавал, а на Страшном суде Господнем рядом судиться будем… Во как я его знавал. Ямщиком я был у него, по тайге возил. – В голосе старика зазвучала желчная злоба, как шипенье гада, которому отдавили хвост. – Как жа! Одной кровью мы с ним мазаны.

– Как так?

– Ну, уж это не твоего ума дело… – Старик многозначительно крякнул, ударил палкой в снег и смолк.

– Слушай, дед, не накормишь ли меня? – взмолил Петр Данилыч и сплюнул накатившуюся голодную слюну. – Аж дурно мне. С утра не евши.

– Какая может быть в ночи кормежка? Ночь, спят все… А впрочем говоря, шагай в Грабиловку, сейчас за мостом, там баранки стряпают парни и подолгу не спят. Может, пофартит тебе.

Он снова бухнулся копной на лавку и забубнил, прислушиваясь к скрипу поспешно удалявшихся шагов:

– Накорми-и-ть? Хы! Тоже, выдумал… Так я тебя и накормлю… Поужинал колом по башке и будь доволен… Варначье отродье. Тьфу!

И закрутились в старой голове воспоминания, чем дальше вглубь – тем ярче.

«Да, покойник был ухарь. Данило-то… Едем мы разбойной ночью с ним тайгой… Вдруг бубенцы чуть сбрякали – мы сейчас в трущобу… У меня в руке шкворень, у него – кистень… Ну, я-то на каторге отстрадал свой грех, а он, змей, золотищем откупился… Эхма! .. »

II

Утром чуть свет Петр Данилыч пошел в трактир «Тычок». Ранняя пора, но все столики в трактире были заняты, в воздухе стоял терпкий дух кирпичного чая, смешанный с кислым запахом овчины и человеческого пота. Распаривали горячим пойлом промерзшие свои животы приехавшие издалека на базар крестьяне, составляли им компанию перекупщики, барышники, называемые «сальными пупами». Вот двое не помнящих родства «Иванов», грязные, всклокоченные, в бабьих кацавейках и рваных опорках, продрогшие в ночлежке, во всю прыть прискакали сюда по морозу и теперь, тряхнув «настрелянными» пятаками, умильно потягивают чай. Под потолком и на стойке горели керосиновые лампы.

Петр Данилыч перекрестился на образа и подсел к публике почище – мясникам и рыбникам. За второй чашкой вся компания знала, зачем приехал Петр Данилыч, и всяк по-своему выражал сочувствие в постигшем его горе.

– Я только что из Крайска, – говорил бритый, кряжистый, с монгольскими глазами, рыбник. – В две недели докатил, день и ночь гнал без передыху.

– Ну как там, что? – нетерпеливо перебил Петр Данилыч. – Про моего мальчонку-то слуху никакого нету?

– Всех купцов, почитай, перевстречал, а будто ни один не сказывал. И как это вы могли такого юнца на прямую погибель отпустить? ..

– Да уж именно, что страху подобно, – подхватил сидевший с краешка старик.

Петр Данилыч ответил не сразу. Обжигаясь, он чашку за чашкой с азартом глотал чай. Одутловатое лицо его в большой, с сильной проседью бороде покрылось блаженным потом, но глаза, полные тревоги, бегали.

– Грех вышел, – уныло сказал он. – Просто дьявольское наущение. Втемяшилось в башку, вот и послал. Думал – вот торговлю расширить надо, сына в люди надо выводить, пусть своим горбом да опытом жизнь свою начинает. Вот как, господа, было дело… Засим не угодно ли… Вот стафет. Пожалуйте взглянуть.

Телеграмма обошла всех; даже старик, для формы, поднес ее вверх ногами к своим темным в грамоте глазам, понюхал и, сокрушенно вздохнув, вернул Петру Данилычу.

– Тринадцать тысяч, тринадцать… Что бы это значило?

– А это вот что значит, – чуть прищуривая калмыцкие глаза, сказал рыбник. – Конечно, я не намерен вас стращать, а только что имейте в виду для своего наследника большую опасность. Даже за милую душу может погибнуть.