Гостья - Симона де Бовуар

Франсуаза отвела глаза; пьеса Батье была отвратительна. И речи не было, чтобы принять ее. Однако она знала, какие надежды возлагает Элизабет на этот последний шанс; глядя на ее искаженное лицо, она не могла не испытывать сожалений. Ей было известно, насколько ее собственное существование и ее пример давят на судьбу Элизабет.

– Откровенно говоря, это не пройдет, – сказала она.

– Между тем «Люс и Арманда» была неплохим успехом.

– После «Юлия Цезаря» Пьер хочет попытаться запустить кого-то неизвестного.

Франсуаза умолкла. Она с облегчением увидела приближающуюся Ксавьер. Та была тщательно причесана, легкий макияж сглаживал ее скулы, облагораживал ее большой чувственный нос.

– Вы знакомы, – сказала Франсуаза. Она улыбнулась Ксавьер. – Вы припозднились. Я уверена, что вы не ужинали. Вам надо немного поесть.

– Нет, спасибо, я совсем не голодна, – ответила Ксавьер. Она села, опустив голову. Казалось, ей не по себе. – Я немного заблудилась, – призналась она.

Элизабет мерила ее тяжелым взглядом; она ее оценивала.

– Вы заблудились? Вы пришли издалека?

Ксавьер повернула к Франсуазе огорченное лицо.

– Не знаю, что со мной случилось, я шла по бульвару, он все никак не кончался, и я очутилась на совсем темной авеню. Должно быть, я прошла мимо «Дома», не заметив его.

Элизабет рассмеялась.

– Для этого надо было постараться, – заметила она.

Ксавьер бросила на нее мрачный взгляд.

– Наконец вы здесь, и это главное, – сказала Франсуаза. – Что ты скажешь, если нам пойти в «Прери»? Это не то, что в нашей молодости, но совсем неплохо.

– Как хочешь, – ответила Элизабет.

Они вышли из кафе; на бульваре Монпарнас сильный ветер мел листья платанов; Франсуаза с удовольствием заставляла их скрипеть под ногами, это пахло сушеным орехом и недорогим вином.

– Вот уже почти год, как я не заглядывала в «Прери», – сказала она.

Ответа не последовало. Ксавьер зябко стягивала воротник своего пальто; Элизабет держала свой шарф в руке; она, казалось, не чувствовала холода и ничего не видела.

– Сколько народа, – сказала Франсуаза. Все табуреты у стойки бара были уже заняты; она выбрала столик немного в стороне.

– Я выпью виски, – сказала Элизабет.

– Два виски, – сказала Франсуаза. – А вы?

– То же, что вы, – сказала Ксавьер.

– Три раза виски, – сказала Франсуаза.

Запах спиртного и дыма напоминал ей молодость; ей всегда нравились ритмы джаза, желтые огни и кишение ночных кафе. Как легко быть довольной, живя в мире, заключавшем одновременно руины Дельф, лысые горы Прованса и это человеческое изобилие! Она улыбнулась Ксавьер.

– Посмотрите на блондинку со вздернутым носом в баре: она живет в моем отеле; часами она бродит по коридорам в небесно-голубой ночной рубашке; я думаю, это чтобы завлечь негра, который живет надо мной.

– Она некрасивая, – заметила Ксавьер; глаза ее расширились. – А вот темноволосая женщина рядом с ней действительно красивая. Как она красива!

– Знаете, ее возлюбленный – чемпион по американской борьбе; они прогуливаются по кварталу, держась за мизинцы.

– О! – с упреком воскликнула Ксавьер.

– Я не виновата, – заметила Франсуаза.

Ксавьер поднялась: с многообещающей улыбкой подошли двое молодых людей.

– Нет, я не танцую, – сказала Франсуаза.

Поколебавшись, Элизабет тоже встала.

«Она ненавидит меня в эту минуту», – подумала Франсуаза. За соседним столиком немного яркая блондинка и очень молодой юноша нежно держались за руки; молодой мужчина с пылким видом говорил тихим голосом; женщина улыбалась с осторожностью так, чтобы ни одна морщинка не портила ее красивого блеклого лица; шлюшка из отеля танцевала с каким-то моряком, полузакрыв глаза, она тесно прижималась к нему; красивая брюнетка, сидя на табурете, с усталым видом поедала ломтики банана. Франсуаза с гордостью улыбнулась; каждый из этих мужчин, каждая из этих женщин находились здесь, занятые переживанием определенного момента своей маленькой личной истории, Ксавьер танцевала, Элизабет сотрясали приступы гнева и отчаяния. А я, безликая и свободная, нахожусь тут, в центре дансинга. Я созерцаю разом все эти жизни, все эти лица. Если я отвернусь от них, они тут же исчезнут, словно покинутый пейзаж.

Вернулась на свое место Элизабет.

– Знаешь, – сказала Франсуаза, – я сожалею, что это нельзя уладить.

– О! – отозвалась Элизабет. – Я прекрасно понимаю… – Лицо ее обмякло; она не могла долго предаваться гневу, по крайней мере – в присутствии людей.

– С Клодом у тебя сейчас не так все хорошо? – спросила Франсуаза.

Элизабет покачала головой; лицо ее скривилось, и Франсуаза подумала, что она вот-вот расплачется; однако она сдержалась.

– У Клода полный упадок. Он говорит, что не может работать, пока не примут его пьесу, что он не чувствует себя по-настоящему освободившимся. Когда он в таком состоянии, он ужасен.

– Ты же все-таки не в ответе за это, – заметила Франсуаза.

– Но все всегда падает на меня, – сказала Элизабет. Ее губы снова дрогнули. – Потому что я сильная женщина. Он не представляет себе, что сильная женщина может страдать так же, как любая другая, – произнесла она с выражением страстной скорби.

Она разразилась рыданиями.

– Бедная Элизабет! – вымолвила Франсуаза, схватив ее за руку.

В слезах лицо Элизабет обретало что-то детское.

– Это глупо, – сказала она, промокая глаза. – Так не может продолжаться, между нами всегда Сюзанна.

– Чего же ты хочешь, – спросила Франсуаза, – чтобы он развелся?

– Он никогда не разведется. – Элизабет снова заплакала с какой-то яростью. – Да любит ли он меня? А я, я даже не знаю, люблю ли я его. – Она растерянно взглянула на Франсуазу. – Вот уже два года я борюсь за эту любовь, я из сил выбиваюсь в этой борьбе, я пожертвовала всем и даже не знаю, любим ли мы друг друга.

– Конечно, ты его любишь, – трусливо сказала Франсуаза. – Сейчас ты на него сердишься, поэтому ничего не чувствуешь, но это ничего не значит. – Любой ценой надо было разубедить Элизабет; это будет ужасно, то, что она обнаружит, если однажды постарается до конца быть искренней; она и сама должна была этого бояться, ее порывы подозрения всегда вовремя останавливались.