Гостья - Симона де Бовуар

Лицо Ксавьер помрачнело.

– Мой дядя никогда на это не согласится, – сказала она.

– Обойдитесь без его согласия. Вы его не боитесь?

– Нет, – ответила Ксавьер. Она внимательно разглядывала свои заостренные ногти; с этим бледным цветом лица, длинными прядями белокурых волос, пляска которых нарушала распорядок, у нее был жалкий вид медузы на сухом песке.

– Так что? – спросила Франсуаза.

– Извините. – Ксавьер поднялась, чтобы присоединиться к одному из своих танцоров, который подал ей знак, и лицо ее снова оживилось. Франсуаза удивленно следила за ней глазами; у Ксавьер бывали странные скачки настроения: слегка приводило в замешательство то, что она не дала даже себе труда рассмотреть предложение Франсуазы. Хотя план этот был как нельзя более разумен. Франсуаза с некоторым нетерпением ждала, когда Ксавьер вернется на свое место.

– Ну что, – спросила она, – что вы думаете о моем плане?

– Каком плане? – удивилась Ксавьер. Она казалась искренне ошеломленной.

– Переехать в Париж.

– О! Жить в Париже, – проговорила Ксавьер.

– Но это серьезно. Можно подумать, что вы принимаете это за несбыточную идею.

Ксавьер пожала плечами.

– Но это не может осуществиться, – заметила она.

– Достаточно, чтобы вы этого захотели, – настаивала Франсуаза. – Что вас смущает?

– Это неосуществимо, – с рассерженным видом заявила Ксавьер. Она огляделась. – Это становится зловещим, вы не находите? У всех людей глаза занимают целиком все лицо; они пустили здесь корни, потому что у них нет больше сил тащиться куда-то еще.

– Что ж, уйдем отсюда! – сказала Франсуаза. Она пересекла зал и открыла дверь; занимался серенький рассвет. – Можно немного пройтись.

– Можно, – согласилась Ксавьер; стянув на шее воротник пальто, она быстро зашагала. Почему она отказывалась всерьез принимать предложение Франсуазы? Это раздражало – чувствовать рядом с собой такую упрямую враждебную мыслишку.

«Я должна ее убедить», – подумала Франсуаза. До сих пор обсуждения с Пьером, смутные ночные мечтания, самое начало этого разговора, все было лишь игрой; внезапно все стало реальным: сопротивление Ксавьер было реальным, и Франсуазе хотелось его побороть. Это возмутительно: она так была уверена в том, что имеет влияние на Ксавьер, что она знает о ней все, вплоть до ее прошлого и пока еще неведомых поворотов ее будущего! А между тем существовала эта упрямая воля, о которую ее собственная разбивалась.

Горестно сдвинув брови, Ксавьер все убыстряла шаг; разговаривать было невозможно. Какое-то время Франсуаза молча следовала за ней, потом потеряла терпение.

– Вам не надоело прогуливаться? – спросила она.

– Вовсе нет, – отвечала Ксавьер; трагическое выражение исказило ее лицо. – Я ненавижу холод.

– Надо было сказать об этом, – заметила Франсуаза. – Войдем в ближайшее открытое бистро.

– Нет, погуляем, раз вам этого хочется, – сказала Ксавьер с отважной самоотверженностью.

– Мне уже не так этого хочется, – отозвалась Франсуаза. – И я с удовольствием выпила бы горячего кофе.

Они слегка замедлили шаг; возле Монпарнасского вокзала, на углу Одесской улицы, люди теснились за стойкой кафе «Биар». Франсуаза вошла и села в углу, в самой глубине зала.

– Два кофе, – попросила она.

За одним из столиков, согнувшись пополам, спала какая-то женщина, на полу стояли чемоданы и тюки; за другим столиком три бретонских крестьянина пили кальвадос.

Франсуаза взглянула на Ксавьер.

– Я не понимаю, – проронила она.

Ксавьер бросила на нее обеспокоенный взгляд.

– Я вас раздражаю?

– Я разочарована, – ответила Франсуаза. – Я думала, что у вас достанет смелости принять то, что я вам предлагала.

Ксавьер заколебалась; с мученическим видом она огляделась вокруг.

– Я не хочу заниматься массажем лица, – жалобно сказала она.

Франсуаза рассмеялась.

– Ничто вас к этому не обязывает. Я могла бы найти вам, например, место манекенщицы; либо все-таки вы научитесь стенографии.

– Я не хочу быть стенографисткой или манекенщицей, – резко возразила Ксавьер.

Франсуаза растерялась.

– По моим понятиям это было бы лишь началом. Имея какое-то ремесло, вы сможете со временем определиться. Что вам вообще-то было бы интересно – получить образование, заняться рисунком, театром?

– Не знаю. Ничего особенного. Разве совершенно необходимо что-то делать? – с некоторым высокомерием спросила она.

– Несколько часов скучной работы – мне это не кажется слишком дорогой платой за вашу независимость, – сказала Франсуаза.

Ксавьер с отвращением поморщилась.

– Я ненавижу сделки: если не можешь получить жизнь, какую хочешь, лучше вовсе не жить.

– На самом деле вы никогда себя не убьете, – несколько сухо заметила Франсуаза. – Так что не лучше ли попытаться построить достойную жизнь?

Она выпила глоток кофе; это был настоящий утренний кофе, терпкий и сладкий, как тот, что пьешь на перроне вокзала после ночного путешествия или в сельских гостиницах в ожидании первого автобуса. Этот гнилостный привкус смягчил сердце Франсуазы.

– Какой же следует быть жизни по вашим понятиям? – доброжелательно спросила она.

– Такой, как когда я была маленькой, – отвечала Ксавьер.

– Чтобы что-то захватывало вас, хотя вы к этому не стремились? Как когда ваш отец уносил вас на своем большом коне?

– Было множество и других моментов, – отозвалась Ксавьер. – Когда в шесть часов утра он брал меня на охоту, и траву устилала свежая паутина. Все это на меня так сильно действовало.

– Но в Париже вы обретете похожие радости, – возразила Франсуаза. – Подумайте: музыка, театр, дансинги.

– И придется, как вашей подруге, считать стаканы, которые пьешь, и все время смотреть на часы, чтобы на следующее утро идти на работу.

Франсуаза почувствовала себя задетой; она тоже смотрела на часы. «Можно подумать, что она на меня сердится, но за что? » – недоумевала она. Эта унылая и непредсказуемая Ксавьер ее интересовала.

– В конечном счете вы принимаете гораздо более жалкое существование, чем ее, – заметила она, – и в десять раз менее свободное. По сути, все просто, вы боитесь. Возможно, не своей семьи, но боитесь порвать со своими мелкими привычками, боитесь свободы.