Шолох. Тень разрастается - Антонина Крейн

С чего бы это?

Я с надеждой уставилась в лужицу в песке, натекшую с моей рубахи. Может, я тоже преобразилась? Но нет: черты лица острее, чем были, глаза холодные, настороженные, под ними – синие тени, в тон радужной оболочке. Я с обидой шлепнула лужу, и та резво смылась в песок.

Мы позагорали еще немного перед тем, как я все-таки решилась объявить о своем новом решении.

– Мелисандр, боюсь, здесь наши пути разойдутся, – вздохнула я.

Он, сосредоточенно вычищавший песок из ботинка, замер.

– С чего бы это?

– Я так больше не могу.

Кес посмотрел на меня как на предательницу:

– Ты шутишь? Или мстишь?

Я прикусила губу. Он с жаром продолжил:

– Мы с тобой отличная команда, Стражди! И арсенал ограбили, и от пиратов спаслись, и в Рамбле шухера навели такого, что они надолго запомнят. Кстати, ты ведь поняла, что я сделал, да? Я на стенде увидел, где конюшня у этой дамочки, владычицы, и сиганул туда, когда мы мимо проходили. Блесны сейчас в таком состоянии, что даже стойла не запирают! Только и было заботы – успеть эх-ушкье на спину запрыгнуть, пока он мне хребет не переломил. Но я специально выбрал королевского: на стенде писали, что он самый нежный, покладистый, чтобы даже эта экзальтированная селедка могла с ним управиться. А вообще скачки на этом табуне называются «дикой охотой», это большой подводный праздник, и…

– Мел…

Он замолчал.

– Это для тебя случившееся – удивительные приключения. Для меня – нет. – Я покачала головой. – Ты радуешься новой игрушке-амулету, а я вижу пожилую женщину на холодном университетском полу. Ты потешаешься над пиратами, которым не удалось нас утопить как следует, а я помню, как стояла тогда на доске и думала: главный закон Вселенной в том, что каждый получит по заслугам. Мы с тобой стали ворами: я знала это, я ждала наказания, и оно поспешило прийти.

– Ну так не ждала бы! – обиделся Кес.

Он запустил руку внутрь ботинка, вытащил оттуда едва пискнувшего рачка и гневно зашвырнул его далеко в море.

Я поджала губы.

– Дальше – Рамбла. Не мне осуждать этих, как ты выразился, селедок, но Ол` эн Шлэйла… Ол` эн согласился помочь нам, хотя считал это неправильным. Мы втянули его в наше спасение – а потом бросили неизвестно где. «Кого это заботит? » – сказал ты. Меня, Мелисандр, меня это заботит! Вдруг его растоптали эх-ушкье? Вдруг его накажут? Я не могу вот так швыряться людьми, подставлять их, использовать! Это неправильно!

– Ах, вот как? – Мел высоко вскинул брови. – А тебе не кажется, моралистка, что как раз это ты сейчас и делаешь – используешь человека? Меня, в частности? Ах, Мел, помоги; ах, Мел, мне на материк надо; ой-ой, не хочу слушать про своих предков, лучше покорми меня, напои меня, лодочку добудь! И вот, стоило нам ступить на берег, как до свидания. Да еще и с таким гонором, что слов не хватает!

– Да потому что ты опять не посвятил меня в свои дурацкие планы! Ты что-то там себе придумываешь на грани самоубийства, а потом ставишь меня перед фактом – тебе и в голову не приходит, что я могу быть против! А я против, прах побери! Категорически!

– Ага, вот только всякий раз после у тебя до одури счастливая физиономия! – заорал Мел. – Сдирай уже свою пеплову маску, Тинави! Имей смелость признать, что тебе все это нравится, просто ты боишься, потому что, дескать, это расходится с общепринятой моралью!

– Нравится? ! Не путай меня и себя!

– Я-то как раз не боюсь!

– А стоило бы! – рявкнула я. – Очень тонкая грань между авантюристом и жуликом! Если она вообще есть, в чем лично я сомневаюсь! Как ты мог так скатиться, а? Из патологоанатома в уголовники?

Мелисандр замер, подавившись новой репликой. Лицо его помрачнело. Он рывком натянул на ногу ботинок, поднялся и, приставив ладонь ко лбу, начал молча изучать море.

Прах… Кажется, я ударила по больному.

Мне стало стыдно и больно. Какое-то время я сидела на песке, потом тоже встала. Еще шажок поближе. И еще.

– Возможно, ты в чем-то права, – глухо сказал Мелисандр. – Но лишь в чем-то, не вздумай сейчас возгордиться. Амулеты я не оставлю. Вот тресну, но соберу их: почему-то я чувствую, что это важно.

Небо как было безоблачным, так и осталось, а наша буря, кажется, пошла на спад.

– Ты тоже кое в чем прав, – буркнула я. – Иногда мне действительно нравится авантюрничать под настроение. Улыбаюсь, и все тут, не могу стереть улыбку. Однако это будто слегка против разума.

– Тогда отправь разум в отставку и отдайся адреналину, – фыркнул Мел.

– Ты какой-то деструктивный, ты в курсе?

– Отчего же? Я верю, что своя счастливая рожа в зеркале – неплохой ориентир при сложном выборе.

– Да, но это ты не видел мою рожу, когда я сижу на веранде «Воздушной гавани» со своим любимым слоистым кофе. – Я усмехнулась. – Вот там – истинное блаженство! Кажется, я начинаю проникаться твоей старой философией «счастья в мелочах» – помнишь, ты меня к ней склонял на нашей первой встрече?

– О! – Саусбериец разулыбался. – Ну тогда ладно, беги, куда хочешь, Ловчая. Моей последовательнице – моей первой последовательнице, прах побери, – можно все. Даже обижать меня – грустного, одинокого, никому не нужного Мелисандра Кеса…

На «грустного и одинокого» этот загорелый белозубый счастливчик был похоже меньше всего на свете, но я все равно смутилась.

– Спорим, ты будешь скучать по мне? – подмигнул историк.

Видимо, едва натянутые ботинки все-таки не устроили его нежные ноженьки. Он снова расшнуровал обувь и теперь лихо перекинул пару через плечо, как иные бродяги – тюк с провизией.

– Буду, – признала я.

– Обнимемся на прощанье?

– В другой раз, мне и так мокро. – Я фыркнула. Он разочарованно цокнул языком. – Что ж, собери эти дурацкие артефакты, Кес. Возможно, овчинка и впрямь стоит выделки.