Трижды до восхода солнца - Татьяна Полякова

– А не вы окрестили его обаяшкой? – усмехнулась я.

– Одно другому не мешает. Женщины падки на подобных мужчин. Знают, что любовь принесет им страдания, и все равно спешат навстречу, как мотыльки на огонь. Каждая надеется, что именно она сможет приручить это опасное животное. Наивные дурочки. Я, кстати, как раз отношусь к подобной категории. Всю жизнь пребывала в фантазиях… несбыточных, разумеется. Признайтесь, такого мужчину, как Берсеньев, очень хочется добиться.

– Скорее уж добить, – скривилась я.

Аврора весело погрозила мне пальцем:

– Фенечка, вы меня заинтриговали, в ваших отношениях все не так просто. Извините меня, – сказала она серьезно. – Я старая сплетница. Единственное доступное развлечение в моем возрасте.

– В моем тоже. Ваш муж чем-то похож на Берсеньева?

Она засмеялась.

– Так мне и надо. С чего я взяла, что могу приставать к вам со своими глупостями? Мой муж прекрасный человек, у меня нет к нему претензий. Только к матушке-природе.

– Чем она не угодила?

– Тем, милая, что мужик в шестьдесят все еще интересный мужчина, если он когда-то вообще им был, а женщина в шестьдесят – старая баба. И тут уж ничего не поделаешь. Вокруг него водят хороводы молодые красотки, а ты либо бесишься сдуру, либо стараешься этого не замечать.

– Пожалуй, в пятый раз выходить замуж не стоит, – кивнула я.

– Выберите спутника жизни лет на двадцать пять старше. Впрочем, жить с мужчиной, который тебе в отцы годится, невелика радость.

– Откуда вам знать, вы же не пробовали?

– Я сплетница, так что много чего знаю. Даже слишком много.

Мы засмеялись, но длилось это недолго. Аврора вдруг закрыла глаза и тяжело со стоном вздохнула. Я нахмурилась, заподозрив, что она неважно себя чувствует. Только хотела спросить ее об этом, как женщина, запрокинув голову, издала странный звук, точно подвывая, в следующий момент ее лицо судорожно скривилось, кончик языка показался между сомкнутых губ, а голова упала на мое плечо.

– Что с вами? – перепугалась я.

Водитель резко затормозил, повернулся и рявкнул:

– Ах ты, черт…

– Что с ней? – повторила я, окончательно растерявшись и мало соображая, что теперь делать.

– «Скорую», надо «Скорую»! – орал водитель, напуганный не меньше меня, и соображал, пожалуй, не лучше, казалось, он того гляди сорвется в панику. – И хозяин, как на грех, в Москве, вот черт…

Я достала телефон и начала звонить в «Скорую», мужчина выскочил из машины, распахнул заднюю дверь и теперь беспомощно топтался рядом.

– Скажите, что она диабетик, пусть поторопятся… может, нам самим ехать? Пусть скажут, что делать…

«Скорая» приехала в рекордно короткий срок. Аврору положили на носилки и перенесли в машину неотложки. Решив, что от шофера толку мало, врач обратилась ко мне:

– Что произошло?

– Не знаю, – затрясла я головой. – Мы спокойно разговаривали, она ни на что не жаловалась и вдруг потеряла сознание.

Врач, кивнув мне, села в машину, шофер Авроры махнул мне рукой.

– Поехали за ними.

Я согласилась, хотя понятия не имела, чем могу помочь. По дороге он позвонил Багрянскому, голос звучал виновато, а изъяснялся водитель крайне бестолково. Но, отбросив телефон, немного успокоился.

Через пятнадцать минут мы были в больнице, однако в приемный покой нас не пустили. Собственно, я могла вызвать такси и отправиться домой, если толку здесь от меня никакого, но шофер рвался в больницу, как видно убедив себя, что до приезда хозяина должен находиться рядом с Авророй, и меня тянул за собой, обретя во мне какую-никакую поддержку. Оставлять его одного я не решилась, но дело, конечно, было не только в этом, я хотела убедиться, что с Авророй все будет в порядке.

В отделение мы все-таки проникли и бестолково метались по коридорам, изводя медсестер вопросами. Здесь нас примерно через час и обнаружил врач, высокий хмурый мужчина лет сорока.

– Это вы ее привезли? – спросил он. – Мужу сообщили?

– Да, – кивнул шофер.

– Что с ней? – подала я голос.

– Она диабетик с большим стажем, – пожал мужчина плечами. – Характер у Авроры Леонидовны весьма тяжелый, врачей она слушать не желает, рекомендаций не выполняет, хотя ее не раз предупреждали о последствиях… Сейчас она в реанимации. Послали за ее лечащим врачом, он ее проблемы знает, как никто другой. Надеюсь, все будет хорошо.

На следующий день, вернувшись с родного участка, я бродила по квартире, то и дело слушая автоответчик с сообщением Стаса. И в конце концов решила, что просто обязана съездить в Питер. Стас женатый человек и сделал свой выбор… По крайней мере, я пыталась убедить себя в этом, но вместе с тем… смириться с этим самым выбором было невозможно, хотя я, конечно, хитрила и придумала для себя очередное оправдание. Я еду не для того, чтобы как-то повлиять на его решение, я просто должна объяснить, почему ни разу не навестила его в больнице.

– Все вранье, – печально констатировала я. – Ты просто хочешь его увидеть.

Уже часа за два до отправления поезда я была на вокзале, купила билет и, устроившись в зале ожидания, смотрела какой-то боевик, гоня все мысли прочь, чтобы не появилось искушения в последний момент сбежать домой. Я очень хотела увидеть Стаса и очень этого боялась. До встречи с ним у меня остается крохотная надежда. А что будет потом?

Уже в поезде, вернувшись к этой мысли, я с твердостью, которой и в помине не было, заявила себе: хотя бы все станет ясно. Перспектива подобной ясности вызывала сердечные спазмы и дрожь в коленках, а я бубнила, что мне не привыкать и я уж как-нибудь переживу и спазмы, и дрожь. В общем, в голове и в душе был полный кавардак и я сама не знала, чего хочу больше: поскорее оказаться в Питере или выскочить из поезда на ближайшей станции. Само собой, всю ночь я не спала и покинула поезд с помятой физиономией и тихим отчаянием.

Шел дождь со снегом, ветер заставлял прохожих прятать лица в воротники, а я почувствовала себя брошенной кошкой. Чужой город, чужие люди, и здесь мне нет места. День был будничный, девять часов утра, и я решила, что Стас, скорее всего, сейчас на работе. Подошла к ближайшему такси и назвала водителю адрес. И пока мы ехали по Невскому, бездумно таращилась в окно, и вновь явилось искушение повернуть назад, бежать отсюда сломя голову. Но как только сбегу, меня опять потянет сюда вопреки всякой логике.