День Муравья - Бернар Вербер

Вы родились не случайно.

Живите внимательно.

    Эдмонд Уэллс

    Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том II.

7. Метаморфозы

Гусеница не любит, когда ее учат, что ей следует делать.

Толстая зеленая волосатая гусеница с черными и белыми полосками отползла подальше от стрекозы, которая посоветовала ей остерегаться муравьев, и направилась к концу ветки ясеня.

Она ползет, выгибая спину. Выдвигает сначала шесть передних лапок. Десять задних присоединяются к передним благодаря петле, в которую превращается ее туловище.

Добравшись до конца ветки, гусеница выделяет немного клейкого вещества, закрепляет свою заднюю часть и бросается вниз головой.

Она очень устала. Она покончила с жизнью личинки. Конец мученьям. Теперь она умирает. Или преображается.

Тише.

Она обмоталась крепкой шелковой нитью и оказалась в коконе.

Ее тело сделалось волшебным котлом. Как же долго она ждала этого дня. Как долго!

Кокон твердеет, белеет. Ветерок баюкает удивительную белую ягоду.

Проходит несколько дней, и кокон надувается, словно набрав в себя много воздуха. Дыхание у него выравнивается. Он вибрирует. Кокон – маленькая алхимическая лаборатория, которая готовит чудо, смешивая краски, камедь, редкие добавки, нежные ароматы, изумительные запахи, соки, гормоны, жиры, кислоты, оболочки и волшебство.

Все отмерено, все подогнано одно к другому с немыслимой точностью – созидается новое живое существо. И вот в коконе возникает щель. Из серебристой оболочки робко появляется усик и расправляется.

Потихоньку из гробницы-колыбельки высвобождается тельце – новое существо ничуть не похоже на гусеницу, породившую его.

Муравей, оказавшийся неподалеку, наблюдал за чудом рождения. Священнодействие заворожило его, но, опомнившись, он сообразил, что перед ним добыча. Он быстро побежал по ветке, торопясь убить новорожденное существо, пока оно не улетело.

Влажное тельце мотылька Пятнистого Сфинкса окончательно высвобождается из оболочки. Он раскрывает крылья. Что за чудесные краски! Сказочная игра цвета на чешуйках легких узорных зубчатых опахал. Темные зубцы отливают невероятными оттенками: сияющим желтым, матовым черным, блестящим оранжевым, карминным, ярко-красным, перламутровым антрацитом.

Муравей-охотник опускает брюшко, занимая боевую позицию. И зрение, и обоняние его нацелены только на мотылька.

Сфинкс замечает муравья. Кончик брюшка, направленный на него, показался ему любопытным, но он знает: оттуда появится смерть. Умирать ему совсем не хочется. Не сейчас. Столь ранняя смерть была бы так огорчительна.

Две пары сферических глаз встречаются.

Муравей всматривается в мотылька. Он прекрасен, слов нет, но личинок надо кормить свежим мясом. Муравьи не вегетарианцы, нет, нет и нет! Муравей догадывается, что добыча собралась улететь, и поднимает свое оружие. Сфинкс в тот же миг взлетает. Муравьиная кислота пробивает маленькую идеально круглую дырочку в его крыле.

Сфинкс немного снижается. Сквозь дырочку в правом крыле со свистом проходит воздух. Муравей – опытный стрелок, он уверен, что попал в мотылька. Но тот продолжает махать крыльями и держится в воздухе. Крылья еще влажные, но при каждом взмахе они становятся суше. Сфинкс набирает высоту и смотрит на оставшийся внизу кокон. Ни малейшего сожаления.

Муравей-охотник по-прежнему в засаде. Он опять стреляет. Листок, случайно сорванный ветром, преграждает путь смертоносной струе. Сфинкс делает поворот на крыле и благополучно улетает.

Номер 103 683, солдат Бел-о-Кана, упустил добычу. Мотылек теперь для него недосягаем. Муравей мечтательно смотрит на улетающее чешуекрылое и чувствует укол зависти. Куда он полетит? Похоже, на край света.

Да. Пятнистый Сфинкс полетел на восток и вскоре растворился в воздухе. Он летел много-много часов подряд, небо потемнело, и вдруг вдалеке он увидел свет и устремился к нему.

У мотылька Сфинкса теперь одно желание – долететь до волшебного света. Он летит очень быстро, он совсем рядом с сиянием, он жаждет слиться с ним, испытать неземной восторг и потому еще быстрее машет крылышками.

Вот Сфинкс прямо рядом с огнем. Еще чуть-чуть, и пламя опалит ему крылья. Но что мотыльку до этого? Он хочет раствориться в огненном жаре. Расплавиться в сияющем солнце. Неужели Пятнистый Сфинкс сгорит?

8. Мельес решает загадку смерти братьев Сальта

– Нет?

Комиссар, достав из кармана жевательную резинку, сунул ее в рот.

– Нет, нет и нет. Не пускайте сюда журналистов, я спокойно изучу своих жмуриков, а там посмотрим. И погасите свечи в канделябре. Кто вздумал их зажечь? Или в доме были неполадки с электричеством? Но теперь ведь все починили? Ну, так гасите, нечего рисковать и устраивать пожар!

Кто-то из помощников задул свечи. Мотылек, чьи крылышки готовы были загореться, избежал кремации.

Комиссар с сопеньем жевал резинку, осматривая квартиру в доме на улице Фазандери.

Двадцать первый век мало чем отличался от предыдущего. А вот криминология понемногу эволюционировала. Трупы стали заливать формалином и прозрачным воском, чтобы они сохраняли то самое положение, в каком их застигла смерть. Теперь сцену убийства полиция могла изучать сколько пожелает. Это куда удобнее, чем работать с начертанными мелом допотопными силуэтами на полу.

Ясности все еще никакой не было, и полицейские успели привыкнуть к несчастным жертвам, залитым прозрачным воском, лежавшим с открытыми глазами, сохраняя позы, в каких умерли.

– Кто сюда вошел первым?

– Инспектор Каюзак.

– Эмиль Каюзак? Где он? Ах, внизу! Отлично! Скажите ему, чтобы поднялся ко мне.

Молодой полицейский мялся в нерешительности.

– Господин комиссар, здесь одна журналистка из «Воскресных известий» уверяет, что…

– В чем она там уверяет? Нет! Никаких журналисток! Идите за Эмилем!

Мельес для начала обследовал вдоль и поперек гостиную, потом склонился над Себастьеном Сальта. Он едва ли не прижался носом к искаженному лицу покойника, чьи глаза почти выкатились из орбит, брови были подняты, ноздри раздуты, а рот с вывалившимся языком был широко открыт. Комиссар рассмотрел вставные зубы во рту и остатки пищи на них. Себастьен явно жевал арахис и изюм перед смертью.

Мельес повернулся к телам двух других братьев. У Пьера глаза тоже вылезли из орбит, и рот тоже был открыт. Прозрачный воск сохранил гусиную кожу у него на руках. Лицо Антуана было искажено выражением ужаса.

Комиссар достал из кармана лупу с подсветкой и принялся изучать кожу Себастьена Сальта. Волоски стояли дыбом. Кожа была покрыта пупырышками.

Перед Мельесом возникла знакомая фигура. Наверх поднялся инспектор Эмиль Каюзак, добросовестный служака, проработавший сорок лет в отделе убийств Фонтенбло. Седые виски, торчащие усы и животик. Каюзак был человеком солидным, за что его и ценили в городе. Единственное, чего ему хотелось, – так это спокойно, без лишних треволнений дотянуть до пенсии.