Проклятие лилий - Ольга Валентеева

– Тиа, давай до дома наперегонки!

Эду уже двадцать два, а он понесся к дому, как мальчишка.

– Так нечестно! – крикнула в спину брату и побежала за ним. Я легче и быстрее, но сейчас в руках меч, а с ним не побегаешь. Оставить меч? Отец голову открутит, не постесняется, что девушка. Но у двери я все-таки догнала брата, схватила этого лося за шею, пригнула к себе и рассмеялась.

– Тианка, пусти! – Он с легкостью вырвался. – Обед скоро. Придешь вся в мыле, мама и на порог столовой не пустит.

Да, мама у нас строгая, хоть и целительница. Но справедливая, этого не отнять, поэтому я помчалась наверх, чтобы сменить штаны и рубашку на приличествующее дейрине платье. Позвала служанку, чтобы уложила растрепавшиеся волосы – длинные, светлые. Как же с ними неудобно сражаться! Но в Изельгарде длинные волосы были символом статуса, а короткие – бесчестия, поэтому своей шевелюрой гордились и женщины, и мужчины. Даже братец Эд щеголял смоляными кудрями чуть ниже плеча. Плечо – плечом, а вот ниже попы… Уф. Служанка быстро заплела волосы в косу, подколола вокруг головы, и я поспешила в столовую.

Появилась на пороге как раз вовремя, чтобы подать руку брату, и в столовую мы вошли вместе. Родители уже сидели за столом, как и младший брат Ники. Если с Эдом мы были неразлейвода, то Ники – это такая заноза в… том, о чем приличные девушки не говорят. Но кто бы назвал меня приличной девушкой? То-то же. Ники недавно исполнилось девятнадцать, а я готова поспорить, он еще даже ни с кем не целовался. Вот мы с Эдом на спор вскружили голову соседям. Я обогнала брата на два дня, хоть целоваться с рыжим Робином мне не понравилось. Эд же долго строил глазки его сестре Тильде. Уж не знаю, как далеко у них дело зашло. Эд говорил, что далеко, но Эд вообще много болтает, а с Тильдой я их быстренько развела. Не потерплю, чтобы эта овца бродила рядом с моим братишкой. Мы с Эдом вообще решили, что он никогда не женится, а я не выйду замуж. Вместо этого сбежим в полк и будем воевать.

– Как вы, дорогие? – С мягкой улыбкой спросила мама. Я не знала женщин красивее и добрее ее. Рядом с ней всегда хотелось улыбаться.

– Немного прогулялись в саду, мамочка, – ответила я.

– И кто кого? – хитро поинтересовался папа.

– Я его. – Подмигнула отцу и села к столу. Ники поморщился и, пока родители не видели, показал мне язык. Я с милой улыбкой изо всех сил встала брату на ногу. Но, судя по тому, что поморщился Эд, нога была не его…

– Вы хотя бы завтра не деритесь, – вздохнула мама. – Не хватало еще, чтобы на балу щеголяли разбитыми носами.

Да, на следующий день в нашем замке намечался самый настоящий бал. А я их терпеть не могла. Но, увы, придется выглядеть мило, невинно улыбаться и делать вид, что мне все это интересно.

– Завтра не будем, – пообещала я. Но ведь сегодняшний день тоже еще не закончился.

– Милая, твое бальное платье великолепно, – говорила мама. – Голубой – исключительно твой цвет.

Я покивала для вида и набила полный рот, чтобы не отвечать на вопросы о бале. Папа глянул на меня и покачал головой. Я проглотила все сразу и ему улыбнулась. С отцом мы понимали друг друга с полуслова. Он всегда поддерживал меня, если что-то не получалось, в детстве выслушивал мои глупые проблемы, вразумлял Эда и Ника, если братья меня обижали, и я была уверена, что мой будущий муж будет похожим на папу. Если, конечно, кто-нибудь на мне женится.

Да я с мамой секретничала меньше, чем с отцом! С мамой ведь не обсудишь дальность стрельбы арбалета или тяжесть меча. Или приемы ближнего боя. С мамой можно сидеть рядом и быть милой девочкой. Конечно, я любила маму, просто обожала и считала образцом, но доверяла больше отцу. С мамой всегда крутился Ники. Он не любил оружие, терпеть не мог вида крови и вообще как будто был из другого гнезда.

– Тебе стоит присмотреться к нашим гостям, – как раз говорила мама. Это кому? Мне? – Тебе уже двадцать два, дочка. Другие девушки в твоем возрасте уже замужем.

– Мам, ну вот ты во сколько лет вышла замуж за папу? – спросила я, оставив в покое прозрачный суп с гренками.

– В двадцать шесть, – ответила мама.

– Вот видишь! А мне только двадцать два. Успею.

Мама покачала головой, но ничего не сказала. Она была слишком доброй, моя мамочка. И не понимала, как девушка может не желать семью или детей. А я хотела… другого. Совсем другого.

После обеда мы с Эдом унеслись на озеро. Стоял самый разгар лета, и вода в нем была как парное молоко. Ники с нами не пошел. Точнее, мы его не звали. Да и что звать-то, если все равно откажется? Платье снова сменилось на штаны и рубашку, поэтому я заставила брата отвернуться, осталась только в нижней сорочке и нырнула в воду. Ах, хорошо!

– Ты плаваешь, как рыба! – Эд догнал меня в пару взмахов.

– Кто бы говорил.

Я нырнула, проплыла почти у самого дна и вынырнула с другой стороны. Только Эд уже стерег и, стоило показаться над водой, перехватил и пару раз ощутимо макнул в воду.

– Пусти! – вырвалась я. – Давай до того берега?

Озерцо было небольшим и неглубоким, поэтому мы часто плавали наперегонки. Вот и сейчас за три минуты добрались до другого берега. На этот раз победил Эд, а вот обратно – уже я. Потом мы долго валялись на песке, глядя в высокое синее небо.

– Ну что, кому завтра подаришь танец? – дразнил меня брат. – А может, не только танец?

– Иди ты! – беззлобно отвечала я. – А то скажу маме, что ты мечтаешь жениться на Иветте Круас, и она тебе всю плешь проест.

– А я скажу маме, что ты мечтаешь выйти замуж за Фридерика Тейденса.

– Фу! Ты же знаешь, я его ненавижу.

– Конечно, знаю, сестрица, как и я Иветту. Поэтому придержи язык за зубами.

– Идет.

Позднее я долго вспоминала этот день – такой простой и беззаботный, когда хотелось обнять весь мир. Увы, следующий такой же случился очень не скоро. Но тогда я даже не подозревала об этом. Мы с Эдом добрались до дома, поужинали с родителями и разбрелись по своим комнатам. Бал! У нас не так часто бывали балы. Отец не любил шумные сборища гостей. Еще больше не любил, когда гости заводили беседы о его военном прошлом, будто стыдился. А я не понимала почему. Как-то раз попыталась спросить, но папа отшутился и ушел от ответа. В этом он весь. Если мой папа не желал о чем-то говорить – не говорил. И война была одной из запретных тем.