Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела - Ричард Шеперд

– Остановись, Майкл! – закричала она.

Он повернулся к ней и выстрелил один раз ей в ногу из полуавтоматической винтовки, отчего она упала лицом на землю. Как мне кажется, тем выстрелом он хотел лишь ее обездвижить. После этого он подошел к ней вплотную, встал над ней и выстрелил дважды в спину, чтобы закончить начатое. Эти два пулевых отверстия были с обожженными краями и в саже, что характерно, когда стреляют с очень близкого расстояния – где-то сантиметров с 15. Наверное, он просто не мог смотреть ей в лицо, когда убивал. До ее появления он не уходил далеко от дома, и лично у меня сложилось впечатление, что ее смерть спровоцировала его отправиться зверствовать по всему городу. Я предположил, что тем самым он вкусил необыкновенную и совершенно непривычную власть, которую давало ему оружие, над безоружными людьми.

Я ДОЛЖЕН ТЩАТЕЛЬНО ОПИСАТЬ КАЖДУЮ РАНУ, ИЗУЧИТЬ ЕЕ, ПРОСЛЕДИТЬ ТРАЕКТОРИЮ ПУЛЬ.

Следующие несколько дней я продолжал выполнять свою работу, медленно перемещаясь от одного тела к другому. Смерть этих людей положила неожиданный, жестокий конец их мирной и, пожалуй, в остальном однообразной жизни. Всех в морге это глубоко тронуло, однако мы не могли позволить себе поддаться нашему чувству ужаса – да даже просто взгрустнуть.

По сути, именно столько времени понадобилось мне, чтобы признать, насколько глубоко меня тронула эта резня. Тогда я не позволил себе ощутить в какой бы то ни было мере потрясение или даже грусть. Мы должны докапываться до правды с присущей врачам отчужденностью. Чтобы служить обществу, мы порой должны временно отказываться от определенных аспектов собственной человечности.

Я брал пример со своих коллег, и они никогда бы не стали проявлять подобных чувств, ни за что не позволили бы себе даже задуматься об этом. Нет, чтобы делать эту работу, я должен не забывать о несокрушимом профессионализме профессора Кейта Симпсона, который и вдохновил меня в подростковые годы пойти учиться на судмедэксперта. Разве он писал когда-либо про потрясение или ужас? Нет, в его книгах ни о чем таком и речи не было.

МЫ ДОЛЖНЫ ДОКАПЫВАТЬСЯ ДО ПРАВДЫ С ПРИСУЩЕЙ ВРАЧАМ ОТЧУЖДЕННОСТЬЮ. МЫ ПОРОЙ ДОЛЖНЫ ВРЕМЕННО ОТКАЗЫВАТЬСЯ ОТ ОПРЕДЕЛЕННЫХ АСПЕКТОВ СОБСТВЕННОЙ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ.

Когда Иэн вернулся из отпуска, он не стал расспрашивать меня о событиях в Хангерфорде, не стал давать мне каких-либо советов – он вообще ни разу не упомянул о случившемся. Очевидно, он злился из-за того, что я взялся за столь громкое дело в его отсутствие, хотя замещать его во время отпуска и было моей работой. Мог ли я связаться с ним, чтобы попросить прервать свой отпуск? Возможно, ради такого он бы непременно приехал. Мы оба знали, что столь громкое дело должно стать его: у него был большой опыт работы с жертвами взрывов и пуль ИРА – баллистика была его специализацией.

Свою ярость он скрывал за маской хладнокровия, однако постепенно от коллег до меня стали доходить слухи, будто Иэн считал, что одной из наибольших глупостей Райана было совершить свою резню, пока он, Иэн, был в отпуске. И между собой мы добавляли, что (словно это не было уже достаточно глупо) Иэн считал, будто застрелиться со стороны Райана было полным идиотизмом, так как это лишило прославленного доктора Уэста возможности блистательно выступить в суде.

Долгое время случившееся в Хангерфорде оставалось между нами, однако мое положение в больнице Гая, да и, пожалуй, стране в целом, без всякого сомнения, изменилось вследствие проделанной мной работы по этому делу. Я больше не был младшим братом Иэна с глупо разинутым ртом, который слепо следовал за ним по пятам. Отныне я сам стал известным судебно-медицинским экспертом.

3

Мне не составило труда забыть мой странный эмоциональный флешбэк, мысленно вернувший меня к событиям 1987 года, когда я связался по рации с диспетчером, повернул самолет на последний заход и без происшествий приземлился. Я летел на самолете «Сессна-172», которым владею совместно с еще примерно 20 людьми в Ливерпуле. Мне доставляет удовольствие (а еще это мое безумие, поскольку на поезде от двери до двери получалось бы практически всегда быстрее) летать на встречи и вскрытия в другие уголки страны – мне это часто приходится делать.

В лучах солнца я проехал по взлетно-посадочной полосе небольшого покрытого травой аэродрома, добрался до своей стоянки и выключил двигатель. Покинув самолет, я увидел ожидающих меня коллег и чувствовал себя прекрасно. Когда машина тронулась, я стал думать, не почудилось ли мне все это в небе. Может быть, в кабине была просто нехватка кислорода? Вряд ли, на высоте 1000 метров. Как бы то ни было, теперь я не сомневался, что моя реакция была не такой сильной, как мне казалось. Ну уж точно не панической атакой.

Во время обратного полета из-за более непостоянных погодных условий мне приходилось полностью сосредоточиться, и я почти не думал о Хангерфорде. Во всяком случае старался избегать подобных мыслей. В тот раз мне впервые пришло в голову, что всецелая поглощенность пилота тем, чтобы остаться в живых, которая подавляет все остальные мысли, чувства и страхи, возможно, является одной из причин того, что я стал летать.

Наконец я дома. Облака разошлись, обнажив мягкое вечернее солнце. Смешав себе виски с содовой, я расположился на террасе, чтобы насладиться последними лучами заходящего солнца.

Внезапно, однако, жемчужные летние сумерки и сопровождавшая их тишина напомнили мне про… Хангерфорд. Снова. Мое сердцебиение участилось. Я почувствовал необъяснимое головокружение – а ведь еще даже не притронулся к своему напитку. Я вновь оказался на улицах небольшого городка, а вокруг неподвижно лежали в лужах крови тела – у газонокосилок, в машинах, просто на тротуаре. Чувство страха схватило меня за грудь и с силой ее сжало.

Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Я напомнил себе, что теперь уже разобрался, в чем дело. Мой собственный разум играл со мной. Иначе быть не могло. Так что, если хорошенько постараться, я должен взять ситуацию под контроль. Иначе никак.

Продолжаю глубоко дышать. Закрываю глаза. Я должен это подавить. Раздавить, как лед в скрюченных пальцах.

Постепенно мое тело расслабилось. Мой сжатый кулак ослабил хватку. Мое дыхание стало более глубоким. Плохо слушающимися руками я поднес стакан к губам. Да. Все снова было под контролем.

К тому времени, как осушил стакан, я мог уверенно ответить на те два вопроса, которыми задавался в самолете тем утром. Нет, мне не нужно обращаться к психологу и уж тем более к психиатру: сама мысль об этом показалась мне абсурдной. И не было никаких веских причин, чтобы я перестал работать судебно-медицинским экспертом. Что бы со мной сегодня ни произошло, вскоре это пройдет, и мне станет лучше. Определенно.