Новая жизнь Нефертити - Маргарита Ардо

Браслеты отяжелили запястья, руки в антикварных кольцах показались не моими. Но как было красиво! А ещё я испытала то знакомое ощущение от древних вещей, какое случалось со мной на раскопках в университете, словно берёшь не просто предмет, а нечто, впитавшее в себя жизнь других людей, эмоции, забытые под землёй на тысячелетия. У меня перехватило дух, и в голове мелькнула шальная мысль, что Роберт Лембит врал не обо всём.

Мадам Беттарид опять не позволила мне войти.

– Не торопитесь, привыкайте к украшениям. Попробуйте почувствовать, что они ваши.

– Ощущение, что мы не к съёмкам готовимся, а к ритуалу, – вырвалось у меня.

– Ну что вы! Просто я люблю точность, – мягко шепнула мадам Беттарид, посмотрела на часы и добавила: – Ещё не всё готово.

Затем погладила пальцем скарабея на моём браслете с ностальгирующей нежностью.

– Скарабеи прекрасны – символ новой жизни, возрождения и упорного труда. А вы любите символизм Египта? – проговорила она так, что пришлось вслушиваться.

– Я бы не назвала это любовью, но, безусловно, вызывает интерес. И скарабей скорее означает утреннее Солнце, он несёт на себе символ Ра, – заметила я.

– … которое восстаёт после ночи, то есть после смерти, – с упоением добавила мадам Беттарид. – Как при реинкарнациях.

– Почему вы выбрали Египет? – не удержалась я от вопроса.

– А вы почему? – хитро прищурилась та.

– Я о клипе…

– А я нет, – улыбнулась мадам Беттарид со всезнающим взглядом. – Почему Египет в дипломе? Ни Греция, ни цивилизация инков, ни новая история, ни революции, будь они не ладны, почему Египет?

– Просто было интересно.

– В самом деле «просто»?

И я задумалась. Наверное, нет; не просто, ведь всему на свете есть причина. Мне снились пески пустыни, пальмы и пирамиды ещё до школы после одной передачи про путешествия. Потом я боялась крокодилов, кстати, но рисовала – украшенных ожерельями и бисером. На полях моих тетрадок то и дело появлялись цветы, похожие на голубые лотосы Нила. Подростком я могла пропадать часами, рассматривая энциклопедию или ролики в Ютубе на тему Древнего Египта, я была им очарована. Чтобы больше понимать, я стала налегать на английский. Наводила стрелки вокруг глаз, которые мама потом долго стирала.

Я поступала на исторический с таким рвением, словно это был билет к новой жизни, к разгадкам тайн, от которых захватывает дух, к мистике, неизбежно связанной с мифами и притчами древних. Я испытывала нечто похожее на алчную лихорадку, когда рассматривала в Интернете лица фараонов – кровь приливала к вискам и стучала, как бешеная, бодрило больше, чем три чашки кофе залпом.

Более того, уже зная историю Эхнатона, этого знаменитого фараона-еретика и прочих действующих лиц, я отгадывала портреты дочерей царевен, юного Тутанхамона, советника Эйе, военачальника Хоремхеба с первого раза, и от этого меня охватывало волнение, ажиотаж, необъяснимая внутренняя суета, словно то, что требовалось разгадать, таилось в этих лицах. Но я не разгадала. Ничего удивительного не произошло.

При бюджете моей семьи ни поехать в Эрмитаж, когда привозили коллекцию артефактов, ни попасть в Каирский музей в период студенчества не вышло. Да и толку? Хотелось раскопать что-то особенное, своё! Самой!

Я выросла и стала реалисткой. Разочаровалась в науке – романтики не случилось, а от бесконечного цитирования и пересказа других ученых накатывала апатия. Поэтому в магистратуру при Центре египтологии в Москве, откуда единицы лучших за собственные средства получают шанс попасть в настоящую археологическую экспедицию в Гизе, даже не подумала поступать. Жизнь наступала по-своему и требовала иного: умерла мама, старенькому дедушке и папе нужна была хозяйка в доме. Они без женского внимания были, как дети, – лекарства, еда, постирать-погладить, навести порядок, сказать, что купить. Мужчины без женщин неприкаянные, даже если не жалуются.

Но папа говорил: «Не надо желать слишком сильно; желание сбудется, когда ты про него забудешь». И вот я во Франции, окруженная тайнами по уши, живая копия бюста Нефертити, обвешанная копиями (ли) артефактов, от которых не по себе… Скажете, шутка? Просто интерес к Египту? Хм…

Я взглянула на тяжёлые браслеты на своих руках и не знала, что ответить.

– Может быть, ты скучала по этому? – тихо и вкрадчиво проговорила мадам Беттарид.

Меня стала раздражать эта игра в кошки-мышки, и я ответила:

– Может быть.

Она взглянула на часы, что-то настрочила в мессенджере, и вдруг подмигнула мне:

– Ты скоро поймешь. Главное, помни, что ты Нефертити! А Эхнатон не так уж хорош, ты ведь знаешь это. Но ты почувствуешь, что правильно…

– Что почувствую? Вы имеете в виду Финна?

– Много вопросов. Надевай капюшон и опусти его на глаза. И чувствуй!

Она толкнула дверь в полутьму. В тот же момент храмовую тишину нарушил громкий вибрирующий аккорд на басах, словно мы вошли в триллер. Я сглотнула от неожиданности. Мадам Беттарид поманила меня пальцем к себе из света в густую тень. Сердце гулко стукнуло.

?

Узкое помещение церкви под высокими готическими сводами было погружено в полутьму. Отсутствие традиционных длинных скамей открывало больше пространства; вытоптанный веками кафель был запорошен у стен чем-то, похожим на труху. Видимо, от неё пахло гнилью. Панели из тёмного дерева с замысловатой резьбой, которую дорисовывало воображение, покрывали стены, переходя в более светлый камень; просматривались по бокам двухъярусные пюпитры или маленькие вырезанные в дереве скамейки. Колонны и резные ворота контурами прорисовывались в глубине. В редких лучах света, будто незаконно проникших сюда, поблескивала позолота на ажурной ковке, отделяющей углубления в боковые крылья зала. Угадывались статуи ангелов и святых на постаментах, одна – привязана верёвкой к колонне, как пленница к пиратской мачте.

Низкий текущий гул из невидимых динамиков продолжал распространяться по залу объёмно и жутковато. Но почему так темно, ведь есть же окна? !

И вдруг красивый, густой мужской голос запел протяжно, как молитву, всего лишь одну строку – Kyrie eleison. Пучок света упал туда, где угадывался алтарь. Я увидела мужскую фигуру, которая стояла лицом к нему, раскинув широко руки. Тоже в чёрном шёлковом плаще. Как я.

Сердце дрогнуло.

Выпевая каждую гласную, мужчина медленно повернулся к залу. Это был Финн! Но его голос! Он же совсем другой! Ни капли слащавости, потрясающая глубина и объём! Неожиданно!