В объятиях дождя - Чарльз Мартин

Ничто не могло быть дальше от истины.

Уэверли-Холл площадью 120 00 квадратных футов стал для Рекса памятником самому себе, и если у этого памятника был какой-то архитектурный план, то он начался и завершился в голове его владельца. Рекс начал свою «реконструкцию» с того, что одолжил немного динамита у каменотесов, работавших в каменоломне. Он сделал вязанку из динамитных патронов, положил их в печь, зажег фитиль и с хохотом выбежал из дома. Когда пыль улеглась, он бульдозером разровнял остатки и построил то, что хотел.

Рекс воспользовался собственным гранитом для закладки фундамента, обустройства подвала и возведения первого этажа и затем привез из Алабамы кирпичи для строительства второго и третьего этажа. Стиль «плачущей кладки» [22 - Кирпичная кладка, когда один ряд кирпичей кладется на следующий без выравнивания и удаления излишков известкового раствора, так что он выступает из щелей и придает кладке ребристый вид. – Прим. пер. ], использованный в этом процессе, многое говорит о его отношении к делу.

Рекс высоко ценил тот факт, что изразцы, ткани и мебель доставлялись на медленно идущих судах из Италии, Франции и с Востока. Чем дальше, тем лучше. А его плотники и маляры приезжали из Нью-Йорка и Калифорнии. Правда состояла в том, что немногие из местных захотели бы работать на него.

Дом возвышался над окружающей местностью. Высота потолков на первом этаже достигала четырнадцати футов, на втором уменьшалась до двенадцати футов и всего лишь до десяти – на третьем этаже и в мансарде [23 - То есть 4, 2, 3, 6 и 3 метра. ]. Пол на первом этаже представлял собой конгломерат из итальянской плитки и испанского мрамора, в то время как полы второго и третьего этажей были из обработанного вручную гондурасского красного дерева. Всего в доме насчитывалось восемь каминов, и четыре из них были достаточно большими, чтобы разместиться внутри для сна. Я знаю, поскольку сам делал это. Ему не приходило в голову искать меня там.

Рекс набил свой винный погреб пыльными бутылками и поставил в свой бар не менее дюжины разных сортов односолодового виски, хотя сам предпочитал бурбон. В его оружейном шкафу содержалось десять инкрустированных золотом горизонтальных и вертикальных двустволок, импортированных из тех же стран, откуда привозили материалы: из Италии, Германии и Испании. На пологом склоне холма за домом он расчистил и террасировал пастбище, окружил его выстроганной вручную кедровой изгородью, построил самую современную конюшню на десять стойл и запустил туда десять самых чистокровных лошадей. Рядом он построил отдельный служебный коттедж и соединил его с домом крытой дорожкой, чтобы не промокнуть, когда он будет приходить в любое время и будить любого слугу, живущего в коттедже.

Если Рекс хотел изолировать себя и нас в глуши Южной Алабамы, это ему вполне удалось. У нас с самого начала было мало соседей, но ради того, чтобы никто из них и не думал зайти без приглашения и предложить свежий пирог и десять минут дружеской болтовни, он устроил въездные ворота в Уэверли. Массивные ворота из кирпича и литого чугуна, отстоявшие на полтора десятка метров от общей дороги, на четырнадцать футов возвышались над посетителями. Из-за собственного веса и усадки после строительства они накренились вперед, словно Пизанская башня. Вместо того чтобы решить проблему в корне, Рекс заякорил их на тросах с длинными винтовыми шипами, крепившими их к земле, словно цирковой шатер. С туго натянутыми тросами, готовыми порваться во время следующей грозы, они были похожи на его занесенный кулак, постоянно присутствующий и напоминающий о том, что лучше не связываться с ним.

Подъездная дорога за воротами петляла еще полмили и приближалась к дому как водяной щитомордник, рассекающий водную гладь. Она вилась между раскидистыми дубами, плакучими ивами и старыми камелиями и проходила по полю озимой ржи, заканчиваясь у круговой развязки в обрамлении восьми кипарисов Лейланда, поднимавших свои спиральные штыки в стоическом безмолвии, как гвардейцы на страже Букингемского дворца.

После перестройки Уэверли-Холл – некогда величавая южная плантация с особняком в стиле французского шато – превратилась в гибрид кирпичного табачного склада с поместьем Билтмор [24 - Поместье Билтмор в стиле Франциска было построено в Северной Каролине Джорджем Вандербильтом-младшим в 1890-х годах. Считается крупнейшим частным домом в США и является туристической достопримечательностью. – Прим. пер. ]. Оно было таким же неуместным в Клоптоне, как «Макдоналдс» в Японии. Когда я стал старше и мой фотографический дар начал давать первые ростки, я пытался отойти и поместить картинку в видоискатель. Какими бы объективами я ни пользовался, в кадре всегда преобладали тени и свет было трудно вывести наружу.

Когда мисс Элла устроилась на работу к Рексу, она попыталась украсить въезд перед воротами, высадив кустики бальзаминов и лилейника. Она думала, что Рексу это понравится, но ошиблась. Он срубил стебли сложенным зонтом, затоптал кусты каблуками модных туфель от Джонстона и Мерфи и залил корни дизельным топливом.

– Но, мистер Рекс, разве вам не хочется, чтобы люди ощущали радушие хозяина?

Он посмотрел на нее как на помешанную.

– Женщина! Только я даю понять, хотят их здесь видеть или нет. При чем здесь эти проклятые ворота?

Неудивительно, что лишь немногие путники поворачивали не в ту сторону.

Когда мне было шесть лет, Рекс вдруг приехал во вторник утром на черном «Мерседесе» и поднялся на крыльцо с чемоданом в одной руке и темноволосым маленьким мальчиком в другой руке. Он остался на достаточно долгое время, чтобы дважды наполнить стакан и побеседовать с мисс Эллой.

– Это Мэттью… Мэсон. – Рекс дернул носом и залпом выпил из хрустальной стопки, как будто признание было болезненным для него. Еще через два глотка он добавил: – Судя по всему, он мой сын.

Потом он направился в конюшню, не сказав мне ни слова.

В свидетельстве о рождении Матта было указано, что он родился в госпитале Грэди в Атланте через шесть месяцев после меня. Имя его матери было искусно опущено; там значилось лишь «женщина, возраст 29 лет». Оливковая кожа Матта намекала на иностранное происхождение его матери, испанское, итальянское или мексиканское. И между всеми «помощниками» Рекса – домработницей, офисными сотрудницами, конюхами и другой домашней прислугой – лишь Рекс знал, кто она такая, и никому не собирался говорить об этом.

До отъезда Рекс проверил состояние своих лошадей и собак, а потом укатил прочь. Я наблюдал за ним через окно, а когда пыль рассеялась, открыл коробку с игрушками и достал солдатика и деревянный скобочный пистолет. Пока я рылся на дне коробки, мисс Элла позвала нас обоих.