Король гоблинов - Кара Барбьери

– Я его не жалею! И ни капли не сочувствую. Ничто не способно заставить меня простить этого монстра, – сквозь зубы процедила я. – Но ты ухудшил ситуацию.

– Да, – признал Доннар. – Надеюсь, ты сумеешь отыскать желанные ответы.

По тронному залу снова пронесся неощутимый вихрь ветра, и собеседник исчез со вспышкой света, заставив меня нахмуриться.

– Мог бы хоть направление поисков указать! – выкрикнула я вслед. – Проклятые темные альвы!

«Похоже, это единственное, по поводу чего мы все втроем сходимся во мнении».

Проигнорировав голос призрака, я постаралась сложить кусочки того, что показал Доннар, в общую картину с уже известной информацией. Очевидно было, что Лидиан спустился в пещеры, чтобы получить тот же дар, которым обладали отец с братом, но слишком грубо общался с темным альвом, который в ответ проклял высокомерного гостя, исполнив желание знать все. И сделал его безумцем. Вернее, еще безумнее.

Но на самом деле это ничего не меняло. Во всяком случае, не с моей точки зрения. Это не меняло того, что сотворил со мной Лидиан. Какую боль причинил. Так что я не хотела с ним беседовать. Не желала слушать. Даже если информация была настолько важна, что призрак врага решил задержаться в мире живых и преследовал меня, спросить у него совета означало бы сдаться, отчасти простить его действия. Возможно, эти обоснования и показались бы кому-то неразумными, импульсивными, но именно так я воспринимала ситуацию.

Но только имелся ли у меня выбор? Что-то в глубине души призывало к действию, побуждало сокрушить невидимую преграду. Обязанности оленя не позволяли поддаваться личным эмоциям. Ни чувства, ни прежние обиды, ни застарелая боль не должны были встать на пути к выполнению высшего предназначения, которое заключалось в поддержании мирового равновесия. А если что-то угрожало нарушить баланс, то следовало отыскать и устранить опасность. Мои желания не имели значения. Только долг. Яннеке-человек могла сколько угодно сопротивляться идее и от души ненавидеть происходившее, но Яннеке-олень обязана была в первую очередь заботиться обо всех обитателях Пермафроста. А значит, придется поступить так, как совсем не хочется.

– Ты в порядке? – Голос Сорена вернул меня к действительности, и я постаралась незаметно вытереть слезы. – Где Доннар?

– Исчез, – ответила я как можно веселее.

– Что он от тебя хотел?

На лице Сорена отчетливо читалась тревога, а потому мне претило обманывать его. Но как рассказать правду, которую я и сама до конца не понимала? Разве можно объяснить то, чего не знаешь сам?

– Сама не представляю, – я покачала головой.

– Ты выглядишь утомленной, – произнес Сорен, подходя ко мне и заглядывая в глаза. – Уверена, что все в порядке?

Мне хотелось ответить, что я чувствую себя так, будто готова разбиться на миллион осколков, будто сейчас утону. Но не сумела подобрать слов. Просто не смогла. Признавать собственные слабости и просить о помощи по-прежнему удавалось с трудом.

– Плохо спала прошлой ночью, – вместо этого произнесла я, решив сказать хотя бы частичную правду.

– Значит, ступай и отдохни, – заботливо предложил Сорен. – Пермафрост продержится какое-то время и без твоего присутствия.

– Напомню, что стоило мне покинуть тебя всего на час, как ты едва не убил Тибру, – фыркнула я. – Хотя мне сложно осуждать подобное желание.

– Обещаю, что буду сохранять спокойствие, – заверил Сорен, заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо. Кончики пальцев нежно скользнули по щеке, и я тут же покраснела. Заметив это, он довольно улыбнулся. – Ты выглядишь так, словно действительно нуждаешься в передышке. Что-то произошло между вами с Доннаром?

– Нет, – отозвалась я, затем перехватила руку Сорена и прижалась щекой к его ладони. – После отдыха мне станет лучше, обещаю. Просто много забот навалилось. – Преуменьшение тысячелетия.

Боги, как же мне хотелось обо всем рассказать любимому, поделиться секретом. Сеппо, Роуз и Диаваль уже знали о происходящем, так почему я так боялась поведать обо всем Сорену? Даже Доннар был в курсе ситуации, хотя в основном потому, что сам и стал причиной проблемы с самого начала.

Возможно, мне тяжело давалось именно признание? Трое друзей проведали обо всем сами. Диаваль почувствовала присутствие призрака, как и Розамунд, хотя и неясно каким образом. А он потом рассказал Сеппо. И уже все вместе они подступились ко мне, видимо, желая по-гоблински неуклюже выразить поддержку.

Либо причина крылась в том, что они не являлись жертвами жестокости Лидиана, в отличие от нас с Сореном? Они не пострадали от его рук, они не грезили десятилетиями о мести и не просыпались от кошмаров.

Не исключено, что если бы я видела призрак Лидиана, а не слышала лишь его голос в сознании, то сумела бы найти силы признаться Сорену в этом, как рассказала обо всех духах прошлого, настоящих и воображаемых. Но как тогда объяснить кошмары о конце света и поведать о том, что нужно обратиться за советом к единственному гоблину, которого предпочла бы не видеть до самой смерти? Я и сама с трудом пока воспринимала необходимость подобного поступка. Каждая клеточка тела твердила, что следует проигнорировать слова Доннара, которые до сих пор эхом отдавались в мозгу, и продолжать поступать по-своему, без информации врага.

К этому моменту я должна была уже если и не обрести покой, но хотя бы спокойнее относиться к ситуации. В конце концов, злодей умер. Мы с Сореном любили друг друга и находились в безопасности. Как и наши друзья. Я хоть и с трудом, но начала исцеляться, постепенно отпуская ненависть и ярость, которые ощущала.

Вот только Лидиан нашел способ разговаривать со мной даже после смерти. Это казалось настолько несправедливым, что хотелось топать ногами и визжать, как маленький ребенок.

Все должно было сложиться лучше. Я должна была чувствовать себя лучше. Но этого не случилось. Сама идея обратиться за советом к мучителю вселяла отвращение. Хель, я даже не хотела дышать с ним одним воздухом! Хотела навсегда избавиться от воспоминаний о Лидиане, вот только он умудрялся преодолеть все попытки избавиться от его присутствия.

Вот только выбора не оставалось. Вне зависимости от человеческих эмоций мной двигала необходимость предпринять все возможное, чтобы уберечь Пермафрост от гибели. Мной двигал долг оленя, делая неважными личные чувства.