Память, что зовется империей - Аркади Мартин

< Мир, – повторил он, – но и края мира> . «Империя – но и места, где империя заканчивается».

Махит тоже ответила на тейкскалаанском – вслух, потому что больше в челноке не было никого, кроме нее.

– Ты сказал бессмыслицу.

< Да, – согласился Искандр. – В мою бытность послом я привык говорить бессмыслицу. Сама попробуй. Это довольно забавно> .

В ее теле, один на один, Искандр пользовался самыми фамильярными формами обращения, будто они с Махит клонроды или любовники. Самой Махит не доводилось произносить их вслух. На станции Лсел у нее остался биологический младший брат – ничего более похожего на клонрода у нее никогда не будет, – но он понимал только язык станционников, так что говорить ему «ты» на тейкскалаанском было и бесполезно, и невежливо. На «ты» она могла бы обращаться к тем немногим, кто учился вместе с ней на языковых и литературных курсах – например, ее старая подруга и одноклассница Шарджа Торел поняла бы комплимент правильно, но Махит и Шарджа не разговаривали с тех пор, как Махит отобрали для того, чтобы стать новым послом в Тейкскалаане и принять имаго предыдущего. Причина их мелкой ссоры была очевидной и пустячной, и Махит об этом жалела – но исправить уже ничего не получится, разве что извиниться в письме из центра империи, который мечтали повидать и она, и Шарджа. То есть это вряд ли поможет.

Город приближался, заполнял горизонт – обширный изгиб, в который она падала. Обратилась к Искандру: «Я теперь посол. Могу говорить и со смыслом. Если захочу».

< Ты говоришь верно> , – ответил Искандр комплиментом, который тейкскалаанец может сказать малышу ясельного возраста.

Гравитация поймала семя-челнок и проникла в кости бедер и предплечий Махит, передавая ощущения вращения. Закружилась голова. Внизу распахнулись сети космопорта. Какой-то миг казалось, что она падает – что она упадет на поверхность планеты и останется только мокрое место.

< У меня было так же, – поспешил сказать Искандр на станционном языке – родном наречии Махит. – Не бойся. Ты не падаешь. Это все планета> .

Космопорт подхватил ее практически без толчка.

Теперь было время собраться с силами. Челнок ставили в длинную очередь таких же кораблей, везли по длинному конвейеру, пока каждый не опознавался и не прибывал к назначенному гейту. Махит поймала себя на том, что репетирует приветствие имперцев на другой стороне, будто студент-первогодка перед устным экзаменом. Имаго оставался бдительным, гудящим ощущением на задворках разума. Время от времени он пользовался ее левой рукой – пальцы барабанили по ремням в чьем-то чужом нервном жесте. Махит жалела, что они не успели свыкнуться друг с другом.

Но она не проходила обычную процедуру имплантации имаго и интегративной психотерапии в течение года, а то и больше, под внимательным наблюдением психолога с Лсела: ей с Искандром досталось каких-то жалких три месяца, а теперь они приближались к месту назначения, где придется работать вместе – работать как один человек, собранный из цепи воспоминаний и нового хозяина.

Когда прибыл корабль «Кровавая Жатва Возвышения», завис на параллельной орбите у солнца станции Лсел и потребовал нового посла в Тейкскалаан, никто не объяснял, что случилось с предыдущим. Махит не сомневалась, что в Лселском совете было немало политических прений по поводу того, что – и кого – отправить, с какими требованиями об ответах. Но одно Махит знала точно: она – из немногих станционников, которые уже доросли для работы, но еще не вступили в линию имаго, и из еще более редких станционников с подходящими дипломатическими способностями или подготовкой. Из них Махит была лучшей. Ее результаты в имперских экзаменах по тейкскалаанским языку и литературе граничили с результатами гражданина империи, чем она гордилась: еще полгода со времен экзаменов воображала, как однажды – когда-нибудь в среднем возрасте, уже остепенившись, – прилетит в Город и начнет коллекционировать впечатления, посетит салоны, открытые в этом сезоне для неграждан, будет собирать сведения для тех, с кем поделится своей памятью после смерти.

И вот, пожалуйста, она в Городе: что важнее любых тейкскалаанских экзаменов, ее результаты по имаго-способностям были сплошь «зелеными, зелеными, зелеными». Ее имаго стал Искандр Агавн, предыдущий посол в Тейкскалаане. Ныне чем-то не устроивший империю – умер, или опозорен, или – если еще живой – в заложниках. В указания Махит входила задача узнать, что же с ним не так, – но зато ей достался его имаго. И он – или по крайней мере его имевшаяся в наличии последняя версия, устаревшая на пятнадцать лет, – это лучший знаток тейкскалаанского двора, кого только мог найти для нее Лсел. Уже в который раз Махит задумалась, не будет ли ее ждать сам Искандр во плоти, когда она сойдет с челнока. Даже не знала, что проще: встретить его – опозоренного посла? Своего соперника? Но зато можно будет вернуть его новый имаго? – или же не встретить, а следовательно, он умер, так и не передав молодому преемнику все, что узнал за жизнь.

Имаго-Искандр в голове оказался ненамного старше ее самой, что одновременно и облегчало поиски общего языка, и смущало их – по большей части имаго были стариками или рано умершими станционниками, – но с Искандра последнюю запись знаний и памяти сняли, когда он возвращался на Лсел в отпуск, всего спустя пять лет после своей отправки в Город. С тех пор миновало еще полтора десятилетия.

Итак, он молод, как и она, а все возможные преимущества от интеграции подкосило слишком короткое время вместе. Две недели от прибытия курьера до момента, когда Махит сообщили, что следующим послом станет она. Еще три недели они с Искандром учились под присмотром станционных психотерапевтов жить вместе в теле, ранее принадлежавшем ей одной. Долгий растянувшийся срок на «Кровавой Жатве Возвышения», преодолевавшем субсветовые расстояния между прыжковыми вратами, рассыпанными по всему космосу, словно драгоценные камни.

Cемя-челнок растрескалось, как созревший плод. Втянулись в ложе ремни. Взяв в обе руки багаж, Махит ступила в гейт – и в сам Тейкскалаан.

Космопорт встречал просторной утилитарностью в виде износостойкого ковра и четких указателей на стенах из стекла и стали. Посреди рукава – ровно на полпути между челноком и самим космопортом – стояла имперская чиновница Тейкскалаана в кремовом костюме идеального покроя. Она была маленькой: узкие плечи и бедра, куда ниже Махит, волосы – в черной косе «рыбий хвост», лежащей на левом лацкане. Рукава – широкие, как трубы, пламенно-рыжего цвета у плеч, – < расцветка министерства информации> , подсказал Искандр, – и темнеющие до темно-красных обшлагов – привилегия титулованных придворных. На левом глазу она носила «облачную привязку» – стеклянный окуляр с нескончаемым и непроглядным потоком данных, идущих из имперской информационной сети. Устройство казалось лощеным и стильным – как и вся она. Большие темные глаза и тонкие скулы и губы были слишком изящными для тейкскалаанской моды, но по станционным меркам чиновница считалась интересной, если не откровенно прелестной. Она вежливо свела перед грудью пальцы и склонила голову.