Пропуск с красной печатью - Александр Тамоников

– Ладно, не парься, все хорошо, что хорошо кончается, – утешал его через час полковник Паньков. – Главное, что люди целы и никто из гражданских не пострадал. Баба сама себе выбрала смерть. Она бы все равно погибла, раз встала на этот путь, но могла забрать с собой кучу ни в чем не повинного народа. Она ведь ехала себя взрывать, верно? До Москвы бы не добралась, но могла остановиться в Некрасовке, где большой супермаркет. Или в Щукино, где огромный гипермаркет строительных материалов. Неприятно, согласен, но банда обезврежена, оружие и взрывчатка конфискованы. Забудь об этой истории. Езжай домой, сегодня и завтра можете отдыхать – обрадуй своих парней. Выпей, поспи, развлекись как-нибудь. Но сильно не увлекайся, – предупредил Эдуард Романович, – вдруг понадобишься.

Лишь в четвертом часу пополудни Репнин добрался до съемной квартиры в Красногорске. Разбитый, с трудом поднялся на этаж, открыл дверь. В квартире за год ничего не изменилось, если не считать нового дивана, который его уговорила купить одна девушка в начале весны. Девушка исчезла, а диван остался и уже раздражал. Предыдущий был комфортнее и привычнее. Он принял душ, завалился на диван. Потом пошатался по квартире, выпил рюмку коньяка и снова лег, тупо уставясь в экран телевизора. Временами одиночество просто бесило. О полноценной семье оставалось только мечтать. Жена погибла четыре года назад, и осталась только дочь Маринка – проживала в Новосибирске на попечении сердобольной тетушки. Вырваться на родину удавалось не чаще двух-трех раз в год. Начальство обещало квартиру в Красногорске, но обещания давно поросли паутиной. «Терпи, майор, все будет», – как заклинание, твердило начальство. И что? Больше трех лет скитается по съемным квартирам, и нет возможности перевезти сюда Маринку, построить отношения с нормальной женщиной…

Вадим еще выпил, а потом лежал с закрытыми глазами под бормотание телевизора. За последний год он дважды видел дочь. В прошлом сентябре, после поимки убийц на трассе «Дон», начальство выделило от щедрот пять свободных дней, примчался в Сибирь, все дни провел с дочерью. Она была почти шелковой, не язвила, а когда он улетал, ревела, как дитя. Затем примчался на Новый год – Маринка цвела и пахла. И вновь четыре дня пронеслись, как товарняк. «Отлично, – мрачно констатировала Маринка. – Ты снова уезжаешь, и у меня начинается красивая новогодняя депрессия – куда сильнее и красивее, чем в прошлом году». В мае на ее день рождения он не смог приехать, что и послужило причиной нового витка сарказма. Боже правый, ей уже исполнилось 14 лет, здоровая кобылка, почти взрослая! Так и оглянуться не успеешь, жениха заведет, а он проконтролировать не сможет…

Нет, он должен владеть ситуацией. Ближе к вечеру Вадим позвонил в Сибирь.

– Господи, ну какого еще хрена? – простонала дочь вместо логично вытекающего «алло».

– Именно этому тебя учат в школе, дочь? – поинтересовался Вадим. – Признайся, это точно не спецшкола с уголовным уклоном?

– Ой, папуль, прости, – засмеялась Маринка. – Только что звонил один приставучий тип, звал в кино, вот я и решила, что опять он… А что касается спецшколы с уголовным уклоном – они сейчас все такие. Даже самые элитные и пафосные. Хуже зоны.

– Не преувеличивай, дочь, – улыбнулся Вадим. – Ты учишься в нормальной школе, я узнавал.

– Конечно, в нашем классе не все бандиты, – допустила Маринка. – Возможно, поэтому я еще ни разу не напилась, не сидела в полиции и не познала радость первого секса. Все впереди, папуль.

Он прекрасно знал, какая на самом деле его дочь и насколько далеки ее речи от реальных поступков. Но все равно порой становилось жутковато.

– У тебя сейчас все в порядке?

– Ну да, нормально. – Маринка задумалась и добавила: – Тараканы в голове притихли, сюрприз готовят.

– Чем занимаешься?

– Свинью с коровой скрещиваю.

– В смысле?

– С помощью мясорубки. Одним словом, постигаю тяжелую науку вести хозяйство. Готовлю пока неважно, но уже научилась очень вкусно разогревать. Времени на личную жизнь не остается. А еще эта школа, гори она синим пламенем. Учебный год только начался, а я уже от него так смертельно устала… Может, академический отпуск взять, как ты считаешь, пап? Ты, кстати, помнишь, в каком я классе учусь?

– В предпоследнем, – не очень уверенно отозвался Вадим.

– Надо же, почти угадал, – похвалила Маринка. – На свадьбу хоть приедешь?

– Дочь, ну не позорь меня, ты же знаешь, как мне трудно вырваться с этой работой. Я ее не выбирал, человек подневольный. Ты даже не представляешь… – Он вовремя прикусил язык. Не стоит посвящать ребенка в тонкости его многогранной работы, хотя она обо всем уже и так догадывается. – И перестань постоянно язвить. Я знаю, что ты крепкий орешек.

– Да, таких, как я, больше нет, модель снята с производства, – похвасталась Маринка. – Ладно, пап, не парься, я все стерплю и всегда буду ждать тебя, как верная жена, поскольку другого папы у меня нет и не планируется. Где я его возьму, если у меня больше нет мамы?

– Уже лучше, – улыбнулся Вадим. – А вообще как дела?

– Да не очень, – призналась Маринка. – Кризис в стране. Санкции, нефть дешевеет, очень сложное международное положение. Рубль покатился под горку, цены растут, падает индекс потребительской уверенности… Ладно, последнее я не говорила. Раньше тетя Люда хранила деньги в банке, а теперь – в воспоминаниях…

– Я постараюсь присылать побольше, Мариша…

– Ах, папенька, оставьте вы это… – Маринка весело рассмеялась. – Ладно, не обращай внимания на мое нытье. Все хорошо, лишь бы война не началась. Приезжай чаще, и все будет ништяк.

После разговоров с дочерью всегда оставался странный осадок. Вроде и смех бурлил в горле, а очень грустно становилось. Змей какой-то точил. Не было покоя в душе. Скоро сорок, пора обретать хоть какое-то подобие спокойствия.

Глава 3

Управление специальных проектов Министерства обороны располагалось, как и основное здание, на Знаменке, но в стороне, ближе к Боровицкой улице. Невысокое трехэтажное строение пряталось в глубине квартала, за листвой тополей. Вывеска на крыльце отсутствовала, да и само крыльцо было трудно назвать парадным. Но периметр контролировался, всех въезжающих встречал шлагбаум, а окна были забраны поляризованными стеклами. В здании (а в него входила и двухэтажная подземная часть) круглосуточно протекала невидимая глазу жизнь.