Машина времени - Герберт Уэллс

Как только я окончательно убедился в этом, то быстро сбросил с себя платье и, войдя в воду ниже по течению реки, перехватил беспомощное маленькое создание и без труда вытащил его на берег.

Это была, как мне казалось, женщина. Незначительное растирание членов очень быстро привело ее в чувство, и я имел удовольствие видеть, что она совершенно оправилась, прежде чем я покинул ее. Я был такого невысокого мнения об этих маленьких людях, что, конечно, не ожидал от нее никакой благодарности. Однако тут я ошибся.

Случилось это утром. После обеда я снова встретил ее, когда возвращался после своих обычных исследований. Она подбежала ко мне с криками радости и поднесла мне огромную гирлянду цветов, очевидно сделанную исключительно только для меня.

Маленькое созданьице заинтересовало меня. Очень возможно, что я просто чувствовал себя чересчур одиноким. Во всяком случае, я постарался дать ей понять, что ценю ее подарок. Скоро мы уже сидели вместе в небольшой каменной беседке и вели разговор, состоявший преимущественно из улыбок. Расположение ко мне этого маленького создания производило на меня такое же впечатление, какое произвело бы расположение ребенка. Мы передавали друг другу цветы, и она целовала мои руки. Я делал то же самое. Потом я попробовал заговорить с нею и узнал, что ее зовут Цина. Я не понимал, что означает это имя, но мне казалось оно подходящим для нее. Так началась эта дружба, которая продолжалась неделю и кончилась… Потом я расскажу вам, как она кончилась!

Цина была совсем как дитя. Она хотела всегда быть со мной и пыталась следовать за мной повсюду. Когда я опять отправился бродить кругом и она пошла за мной, то мне пришло в голову довести ее до утомления и бросить, когда она выбьется из сил, не обращая внимания на ее жалобный зов, что я и сделал.

Проблема мира должна быть решена, говорил я себе. Ведь я не для того попал в будущее, чтобы заниматься миниатюрным флиртом. Однако ее отчаяние, когда я ее покинул, было слишком велико; временами даже она доходила до исступления, издавая жалобные крики, и, конечно, такая ее преданность доставляла мне столько же неудобства, сколько и утешения. Но я все-таки должен сознаться, что в некотором отношении она была для меня большой поддержкой.

Я думал, что это была лишь простая детская привязанность, поэтому я слишком поздно понял, что я причинил ей, когда покинул ее. Точно так же я слишком поздно понял, чем она была для меня. Это маленькое кукольное существо, показывая мне так по-детски свою привязанность и заботливость обо мне, порождало во мне чувство как бы возвращения домой, когда я приходил из своих экскурсий к Белому Сфинксу. И всегда я невольно искал глазами ее маленькую стройную фигурку в белой, окаймленной золотом одежде, как только выходил на вершину холма.

От нее я узнал, между прочим, что чувство страха еще не исчезло в этом мире. Она была достаточно бесстрашна днем и притом чувствовала ко мне особенное доверие. Однажды у меня явилось глупое желание напугать ее, и я стал делать разные страшные гримасы. Но она просто смеялась над этим. Однако все темное пугало ее; она боялась теней, боялась темных предметов. Темнота внушала ей ужас. Эта боязнь темноты была настолько сильна, что невольно наводила меня на размышления и на наблюдения. Я открыл, между прочим, что эти маленькие люди собирались в больших домах, как только темнело, и спали вместе. Войти к ним ночью с огнем значило произвести среди них сильнейший переполох и напугать их. После наступления темноты я никого уже не видал снаружи, и никто не спал один. Но я был настолько глуп, что совершенно не думал, чем вызывается этот страх, и, несмотря на отчаяние Цины, я все-таки спал отдельно от толпы.

Цину это очень беспокоило, но в конце концов ее привязанность ко мне восторжествовала, и в течение пяти ночей нашего знакомства, включая и последнюю ночь, она спала, положив голову на мое плечо.

Но я теряю нить своего рассказа, говоря о ней. Должно быть, это было в ночь, предшествовавшую ее спасению. Я проснулся на заре. Спал я очень неспокойно, и мне снился очень неприятный сон, будто я утонул и морские анемоны проводят по моему лицу своими нежными щупальцами. Вздрогнув, я проснулся, испытывая странное ощущение беспокойства. Мне казалось, будто из комнаты только что выскочило какое-то сероватое животное. Я снова попытался заснуть, но не мог. Меня одолевала какая-то странная тревога. Это был тот ранний час, когда предметы только что начинают выступать из темноты, но, несмотря на отчетливость своих очертаний, они все же кажутся бледными и нереальными. Я встал, прошел в большой зал и через него вышел наружу, на плиты у фронтона дворца. Желая извлечь какую-нибудь пользу из своего раннего пробуждения, я решил посмотреть на восход солнца.

Луна заходила. Тускнеющее сияние лунного света и первые бледные проблески зари, смешиваясь вместе, окутывали все кругом каким-то таинственным полумраком, кусты были чернильного цвета, земля темно-серая, а небо бесцветное и унылое. Я взглянул на вершину холма, и мне почудились какие-то привидения. Поднимаясь по его склону, я три раза видел белые фигуры. Два раза мне казалось, что я вижу какое-то одинокое, белое, обезьяноподобное существо, которое быстро взбиралось на холм. Но в третий раз около развалин я увидал целую вереницу таких существ, тащивших какой-то темный предмет. Они быстро двигались, и я не мог проследить, куда они девались. Казалось, что они исчезли в кустах. Но я ведь сказал вам, что еще не рассеялись предрассветные сумерки. Я испытывал неопределенное ощущение холода, столь знакомое каждому в такой ранний час дня. Я не доверял своим глазам.

Когда небо на востоке стало светлее и, наконец, показалось солнце, лучи которого прогнали мрак и вернули жизненную окраску всему окружающему миру, я отправился тщательно исследовать окрестности. Но нигде не видел и следов моих белых фигур. Эго были просто порождения полумрака, царившего тогда.

– Должно быть, это привидения, – сказал я себе. – Хотел бы я знать только, к какому времени они принадлежат? ..

Мне вспомнился при этом забавный парадокос Грент-Аллена, который сказал однажды, что если бы каждое поколение, умирая, оставляло после себя духов, то весь мир был бы переполнен ими! Конечно, согласно этой теории, их должно было накопиться бесчисленное множество, и поэтому нет ничего удивительного, что я сразу увидел четырех.