По следу кровавого доктора - Александр Тамоников

– Так ведь ты не Бог. За тебя серебра не дадут.

Градов рассмеялся. Этот смех звучал очень странно, напоминал предсмертный кашель.

Люди, бредущие рядом, молчали. Возможно, они не слышали их беседу. Или же им было все равно.

– Я тебе в рожу дам, Манфред! – глухо прорычал парень. – Если будешь думать, что я такая сволочь. Я с вами, люди. Сил моих больше нет. Будь что будет!

Градов посмотрел назад. На пятки ему наступали еще трое. Вся компания – заговорщики, всем нечего терять. Заключенные молчали, с какой-то щемящей тоской смотрели на Градова.

Двое из них были венграми, освоившими за полтора года польский язык – Сандор и Корнель. Первому около тридцати, второму за сорок. Оба из Будапешта. Они попали под раздачу в сорок третьем, когда марионеточные власти устраивали облавы на антифашистов. Эти двое оказались не в том месте и не в то время. Венгры выжили в концлагере, потому что волю имели и держались друг за друга.

Третий смотрел на Градова большими глазами, тоже исхудавший, весь в нарывах, незаживающих язвах, с угловатым несимметричным черепом и ввалившимся носом. Хороший парень, но почему-то англичанин. Дуглас Лоу, верный подданный короля Георга. Какой только экзотики не встречалось в фашистских концлагерях!

– Иван, мы готовы. Ты только знак подай, мы сразу начнем, – прохрипел он на какой-то жуткой смеси польского и русского.

– Хорошо, – сказал Градов. – Ждем подходящего момента. Обрыв еще долго протянется. По сигналу все катятся вниз, бегут через поле. Надо бы захватить оружие.

– Мы сделаем, Иван, не подведем, – выдавил из горла венгр Корнель. – Я хоть одного прикончу, умру свободным человеком.

Молодой Сандор отказался от комментария. Его зубы выбивали чечетку, он шептал молитву, пристально уставился под ноги.

Колонна брела по дороге. Покрикивали охранники. Где-то в тылу разразилась звонкая автоматная трель. Гул пробежал по толпе, словно ветер тряхнул человеческую массу.

«Это не было попыткой к бегству. Автоматчики пристрелили очередного доходягу. Какое ни есть, а развлечение. Неважно, куда нас гонят, – мрачно думал Градов. – Половина все равно не дойдет. Конвой все обочины вымостит трупами».

– Иван, а в самом деле, куда бежать? – Манфред Стаховски, бывший поручик польской армии, облизнул губы, изрытые трещинами. – Ну, скатимся вниз, так нас всех там и прибьют. У них вон автоматы новые, далеко стреляют. Нет, ты не подумай, что я отказываюсь, просто интересно. Может, стоит подождать другого случая?

– Не будет у нас другого случая, дружище. Далее равнина, там точно не спрячешься, потом деревня Шестово, в ней немецкий гарнизон, дальше опять поля. Только здесь, Манфред. У всех не выйдет, но кому-то повезет. А нет, так умрем с музыкой, весело, с хорошим настроением. До леса добежим, а там посмотрим, как жить дальше. В землю зароемся, померзнем еще чуток.

– Вы, русские, безумный народ, – пробурчал ему в спину Лоу.

Непонятно было, то ли одобрял, то ли недовольство высказывал.

– Всегда хотите использовать свой шанс, даже если он один из ста. Я с вами, Иван, не сомневайся. Повелся с тобой, теперь и сам наполовину русский. Но знай, многие из наших не одобрили бы твой план. Красная армия уже рядом. Скоро она сможет отбить нас. Да, мало шансов, что нас перед этим не расстреляют, но, извини, друг, все же побольше, чем сейчас. Добежать до того подозрительного леса мы вряд ли сможем.

– Так оставайся, Дуглас. Надежда никогда не умрет.

– Нет, Иван, я с тобой пойду. Унизительно это, не для меня. Хорошо, что эти мерзавцы хоть покормили нас перед дорогой.

Это высказывание вызвало усмешку даже у самого Лоу. Кормили в лагере, мягко говоря, не на убой. В последний завтрак три часа назад выдали по миске страшноватой серо-бурой бурды, которую в Белоруссии с натяжкой назвали бы бульбой, и на шестерых – прочный как камень брусок, спрессованный из злаков, так называемый хлеб. Зубов у заключенных осталось немного, жевать им было нечем. Поедание данного продукта выливалось в занимательную для охраны процедуру.

– Кто-нибудь знает, куда нас гонят? – спросил Сандор, закончивший молитву.

– За тридевять земель, – с усмешкой проговорил Градов. – В тридесятое царство, которое называется фатерланд. Фрицы наивно считают, что туда советские войска не придут. Они остановят их на подступах, наберутся высокого духа, получат резервы, оружие возмездия и погонят русские орды обратно. Пусть выкусят! Войну они проиграли. Так, мужики, будьте готовы! Ждем, когда фрицы отвлекутся.

За их спинами сигналили машины, конвоиры орали, прижимали толпу к левой обочине. Человеческая масса хлынула туда, многие падали. По дороге на запад пронесся затянутый брезентом командирский «Хорх». Из окон торчали хмурые физиономии в офицерских фуражках. За «Хорхом» катил трехтонный «Мерседес» с закрытым кузовом. Вез он явно не пехоту.

Градов напрягся. Он увидел, что охрана отвлеклась на незначительный инцидент. Клык стального стопора грузовика вцепился в рваную робу зазевавшегося узника и потащил бедолагу за собой. Тот махал руками, потерял равновесие, пронзительно визжал. А потом он угодил под колеса тяжелой махины! Грузовик проехал по телу, подпрыгнул. Но водитель, видимо, разглядел в зеркало, что произошло, и не стал останавливаться.

Маленькая колонна ушла вперед. Раздавленное тело осталось на дороге и какое-то время подрагивало. Охранники потешались, обменивались шуточками. Конвоиры на другой стороне колонны подпрыгивали, тянули шеи. Им тоже хотелось веселья!

Градов мимолетно переглянулся с сообщниками. Мол, за дело, товарищи смертники!

Конвоир, здоровый дылда с потными волосами, торчащими из-под шлема, был совсем рядом. Штурмовая винтовка болталась на его плече. Охранники с двух сторон колонны выдерживали между собой дистанцию в пятнадцать-двадцать метров.

Градов выдохнул. Ну, развернись, плечо! Он выпрыгнул из строя, бросился на охранника, врезал ему кулаком в бок. Иван давно мысленно репетировал этот удар, вкладывал в него всю душу!

Немец охнул, выпучил глаза. Дослужился до ефрейтора, ну и хватит! У эсэсовца перехватило дыхание, и Градов без труда сорвал автомат с его плеча. Конвоир резко повернулся, хватанул воздух как рыба, брошенная на берег. Взлетел приклад, разбил его челюсть. Ударила короткая очередь, и эсэсовец повалился. Его лицо сразу как-то поглупело.

Ближайший солдат повернулся не очень быстро. Выстрелы на марше – дело обыденное. Грохнула вторая очередь, и этот упал, потешно взмахнув ногами.