По следу кровавого доктора - Александр Тамоников

– Превосходная новость, Дуглас, – оценил известие Градов. – Можем развести костер и не умереть от холода. Береги их, не потеряй. Но сначала давай уберемся подальше отсюда.

Иван вновь прокладывал дорогу через кустарник. Англичанин хрипел ему в затылок, наступал на пятки.

Странная мысль поселилась в голове майора медицинской службы:

«Неужели ушли? И что делать дальше? »

Глава 2

Войска 1-го Украинского фронта развивали наступление от Кракова и к утру 27 января заняли укрепрайон на границе с Нижней Силезией, оставленный немцами. Здесь преобладало польское население – семьи рабочих химзавода, металлургических предприятий, сосредоточенных в крупных населенных пунктах. В районе было много крестьянских хозяйств, из которых оккупационные власти выкачивали продовольствие.

Немцы здесь тоже жили, в основном не самые бедные. Но к концу января почти все они поддались пропаганде и эвакуировались на запад, в рейх. Люди бросали дома и скот, бежали от диких большевистских орд, решивших погубить европейскую цивилизацию.

Наступающие части Красной армии встречали пустые деревни и поселки. Выбирались из подвалов запуганные поляки, со страхом смотрели на танковые колонны, изрыгающие смрад.

Местечко Аухен, где находились химзавод «Бремер» и концлагерь Аушвальд, немцы оставили без боя. Они боялись попасть в окружение. На юге и севере гвардейские штурмовые батальоны прорвали фронт и глубоко вклинились в расположение противника.

К рассвету 27 января местечко покинули все немецкие части. В последние сутки эсэсовцы усердно вывозили и сжигали документацию. Из труб крематориев валил густой дым. Но они избавились не от всех улик своей преступной деятельности.

Лагерь смерти Аушвальд встретил армию-освободительницу распахнутыми восточными воротами. Вихрилась поземка, пронзительный ветер тряс незакрепленные строительные конструкции, носил мусор. Кругом минные поля, несколько рядов колючей проволоки, вышки, оснащенные прожекторами.

В одиннадцать утра батальон майора Пляскина вошел на территорию концлагеря. Саперы провели разминирование, обозначили места, безопасные для прохода.

Бойцов встретили ряды бараков, кирпичные и бетонные сооружения непонятного назначения. В северной части обширного заведения, растянутого на несколько кварталов, возвышались трубы крематориев. Там же разместились газовые камеры – мрачноватые каменно-бетонные ротонды, к которым со всех блоков вели автомобильные и пешеходные дорожки. Ряд строений, оснащенных воротами, соединяла узкоколейная железная дорога.

Часть зданий была разрушена, некоторые сгорели. Но все же большая часть строений осталась целой.

Штурмовые подразделения растекались по территории, продвигались с востока на запад. Пахло гарью, чем-то приторно-сладким. Солдаты испытывали необъяснимый страх, ежились, неуверенно посматривали друг на друга. Притихли крикливые младшие командиры.

У пересечения железнодорожных путей, недалеко от забора, отделяющего крематорий от мрачной ротонды, лежала груда костей, припорошенных снегом. Скалились черепа.

Бойцы из отделения разведчиков пятились. Волосы шевелились под ушанками. Безотчетный страх становился все сильнее. Что-то липкое забиралось в души. Храбрые гвардейцы, не боящиеся ни бога, ни черта, давали слабину, обходили жутковатое место.

Из-за ограды донесся крик. Несколько человек передернули затворы, устремились туда и тоже встали, не в силах оторвать глаз.

За забором пролегал глубокий извилистый овраг. Он почти до краев был завален обнаженными мертвыми телами. Худые изможденные люди лежали вповалку, чуть присыпанные песком. Жутковатая братская могила – мужчины, женщины, дети. Черепа, обтянутые кожей, выпученные глаза, лица, сведенные судорогой.

Их смерть была мучительной, наступила не сразу. Видимо, крематории уже не справлялись с наплывом тел, прошедших через газовые камеры. Под занавес людей перестали сжигать, просто сваливали в ямы.

Солдаты пятились, спешили вернуться к баракам. Кто-то украдкой крестился, стыдливо глядя на товарищей.

Но в так называемой жилой зоне бойцов тоже не поджидало ничего приятного. Между серыми двухэтажными бараками валялись горы полосатого тряпья. Одежду, снятую с узников, не успели сжечь. Грудились взорванные грузовики, к которым были прицеплены цистерны. Ветер еще не успел унести прочь запах газа. Валялись скрученные шланги, металлизированные рукава.

Бойцы по нескольку человек забегали в складские строения и осматривали их. Немцы были рачительными хозяевами, ничего не выбрасывали. Один барак был завален тюками гражданской одежды – костюмы, пальто, куртки, женские и детские платья, огромные связки чулок. Вывезти все это немцы не успели, не рассчитывали, что все произойдет так быстро.

Другой барак был сверху донизу забит обувью, третий – охапками очков, зубными щетками, кисточками для бритья. Четвертый – огромными рулонами человеческих волос. Следующий полностью выгорел. Пожарище окутывал смрадный дух.

Автоматчики пулей выскочили из полуразвалившегося кирпичного строения. Там валялись расстрелянные тела.

В женской зоне еще хуже. Несколько бараков подряд, и везде одна картина. Груды обнаженных женских тел. Их не сжигали, не расстреливали, просто заставили раздеться, отключили обогрев и выбили стекла в окнах. Женщины умерли от переохлаждения.

– Братцы, да что же это? – пробормотал потрясенный автоматчик.

Этот парень повидал всякое, но с таким еще не сталкивался.

– Что же вытворяли тут эти нелюди?

От увиденного кровь стыла в жилах. Предупреждать же надо! Но командиры и сами не знали, что предстоит увидеть им и их солдатам.

Людей в это учреждение свозили сотнями тысяч. Здесь же их уничтожали. По крайней мере тех, кто не способен был работать.

Западные ворота тоже были заблокированы красноармейцами. Подоспела дополнительно выделенная рота. Бойцы в бушлатах и фуфайках перебегали от здания к зданию, шли навстречу солдатам Пляскина. Они старались не расходиться, посматривали на странные плакаты и указатели, на трубы печей в северной части лагеря, в которых происходило окончательное решение еврейского вопроса.

Корпуса, в которых располагались лаборатории и отдельный маленький крематорий, до сих пор плавали в клубах едкого дыма. Здесь эсэсовцы перед бегством сжигали все, шли с огнеметами, не пропускали ни одной мелочи. Лаборатории, помещения для опытов, содержимое извилистой сети подвалов – все превратилось в обгорелые руины. Солдаты брезгливо зажимали носы, стремились быстрее одолеть зону, дышать в которой было невозможно.

У трехэтажного здания администрации, сложенного из красного кирпича, стояли два грузовика с отброшенными бортами. К ним от крыльца спокойно шли шарфюрер и рядовой эсэсовец. Очевидно, они работали в подвалах, увлеклись, заметая следы своих преступлений. Для них стало откровением, что на территории лагеря уже русские!

Автоматчики тоже оторопели. Немцы что-то проорали и бросились к крыльцу. Бойцы спохватились и открыли огонь. Шарфюрер распростерся в нескольких шагах от машины. Его товарищ успел вознестись на крыльцо, где и поймал несколько пуль. Он покатился к ногам своих сослуживцев, которые выносили из здания ящик, обитый железом.