Нацисты в белых халатах - Александр Тамоников

– Господи! .. – простонала женщина. – Борис Соломонович, вам не следует им верить, они нагло врут.

– Роза Львовна, во что же мне еще верить? – спросил мужчина и сокрушенно вздохнул. – В Господа нашего, который устроил нам такую подлость? Нет уж, благодарю покорно, вторично на эту удочку я не попадусь. Истово буду верить, Роза Львовна, пока не получу пулю в голову. А вдруг этот немецкий господин нас не обманывает?

– Вы представитесь, фрау? – поинтересовался Штеллер.

– Если вам это надо. Муревич Роза Львовна. Согласна, подкачала пятая графа, потому я и здесь. До войны работала бухгалтером на швейной фабрике «Красный пролетарий».

– Что такое пятая графа? – осведомился Штеллер.

Переводчик тут же что-то прошептал ему на ухо.

Тот понятливо кивнул, хмыкнул и проговорил:

– Я вас не задержу, господа. Мне нужно, чтобы вы рассказали о том, что происходило с вами после первой и второй инъекций. Через неделю, две. В организме, в голове, все, вплоть до сиюминутных позывов. Поверьте, это важно для науки. Давайте назовем это анамнезом, историей болезни, которую ваши организмы благополучно побороли. Я буду записывать ваши слова. Когда вы закончите, сможете отправиться по своим делам. Я вас внимательно слушаю. Давайте по очереди. Начнем с вас, господин Эстеркин.

Ему было важно все. Его вакцина боролась с болезнью, побеждала ее. Эти люди должны были что-то чувствовать и переживать.

За годы сотрудничества с нацистским режимом Штеллер подметил, что евреи ведут себя безропотно. Они с философским смирением расстаются с нажитым добром, жильем, свободой, послушно шагают на расстрел и принимают смерть со скорбными минами. Робко просят не убивать их детей, хотя прекрасно знают, что это бесполезно. Не место подобным нациям в современном мире.

Через полчаса он уже представлял себе клиническую картину. Евреи попались грамотные, подробно описывали все, что с ними происходило. Он разработал именно то, что нужно!

Но для полной уверенности требовался еще один эксперимент, завершающий. Альфред не знал, есть ли у него время на это. Он завершил беседу, пожелал господину Эстеркину и госпоже Муревич всех благ и вышел из комнаты, поделенной пополам ударопрочным стеклом.

Заключенные растерянно переглянулись. К ним подошли люди в форме СС, на ломаном русском приказали встать. Они обращались с подопытными, в принципе, не грубо, вывели их в коридор и приказали спуститься по лестнице. Те безропотно подчинились, пошли вниз.

Последний пролет закончился тупиковой стеной. Они уперлись в нее и растерянно ощупывали. Освещение здесь отсутствовало. Сзади в тишине спускались эсэсовцы. Зажегся фонарь, озарил бетон, забрызганный кровью.

– Вот видите, Роза Львовна, – убитым голосом проговорил Эстеркин. – Я все-таки не ошибся, хотя и надеялся, конечно…

Глухо хлопнул выстрел. Раскололась лобная кость, очередная порция мозговой жидкости забрызгала стену.

Второй выстрел швырнул на стену женщину. Она сползла по ней, волоча за собой кровавую дорожку.

Звякнула задвижка, рослый молодчик со скрипом распахнул стальную заслонку. Убийцы дружно взялись за тела, раскачали их и забросили внутрь. Узники много не весили. Трупы повалились в черную пропасть, на рольганг, расположенный двумя метрами ниже. Тот периодически включался, транспортировал отработанный материал в печь.

Все дороги в этом заведении сходились в одну точку. Персонал неукоснительно выполнял свои обязанности.

Доктор Штеллер тем временем поднимался по лестнице. Подземелье не отличалось головокружительной глубиной. Учреждению это не требовалось. Ниже фундамента располагались лишь только два яруса и ниша с печью крематория.

Вытянулась вооруженная до зубов охрана. Автоматчики носили прорезиненные плащи, на груди у них висели автоматы «МП-40».

В заведении имелись две грузовые машины, пара легких внедорожников с пулеметными установками и четыре мотоцикла «БМВ». Подходы к нему были заминированы со всех сторон, не считая подъездных дорожек. За оградой имелась контрольная полоса, очищенная от растительности. Пулеметчики дежурили на вышках.

Здание бывшей психлечебницы над бункером было расширено, покрашено серой краской. Там располагались службы, общежитие для медицинского персонала.

Штеллер размашистым шагом прошел по дорожке, обрамленной желтеющим кустарником, уперся в ограду небольшого концентрационного лагеря. Здесь держали заключенных, доставляемых из Орши для медицинских нужд. За оградой ворчали и срывались в лай натасканные немецкие овчарки. Охрана пропустила доктора, часовые отдали честь.

Одно заведение внутри другого! Здесь тоже царил идеальный порядок. Два барака, решетки на окнах. Широкая «аллея», вымощенная каменными плитами. Рядом с КПП компактное здание для отдыхающей смены и лагерной администрации.

Штеллер поднялся на крыльцо, постоял там, озирая свои владения.

Заключенные без нужды по лагерю не болтались. В бараках царила тишина, слышались только разговоры охранников.

Он распахнул дверь. В здании попискивала рация. Вытянулся в струнку, щеголевато отдал честь молодой и в меру лопоухий унтер-штурмфюрер Зингер, комендант учреждения.

– Герр оберштурмбаннфюрер…!

– Расслабьтесь, Зингер. – Штеллер опустился на стул. – Чем порадуете? Контингент пополнили? Мне нужно двадцать молодых и здоровых особей, а не доходяг, которых вы пытались мне подсунуть в прошлый раз.

– Прошу прощения, оберштурмбаннфюрер, – проговорил молодой обладатель черепа и костей в петлицах. – Все ваши пожелания я лично передавал администрации Оршанского гетто, а те возложили работу на тамошний юденрат. Разве можно евреям что-то доверять? Они избавляются от тех, кто и так скоро умрет, а администрация смотрит на это сквозь пальцы. Вчера привезли сорок человек, половина из них оказалась ни на что не годна. Я взял на себя ответственность. Мои люди расстреляли их в овраге. Сейчас у нас тридцать девять заключенных, практически нет молодежи и детей. Я считаю, что это саботаж, господин оберштурмбаннфюрер.

– Хорошо, Зингер, я разберусь, – заявил Штеллер. – Показывайте, чем богаты. Посмотрим, что можно выбрать.

Молодой офицер лаконично отдавал приказания. Забегали солдаты, залаяли овчарки. Из бараков на плац потянулись ручейки людей. Штеллер наблюдал за ними из окна.

Хорошего действительно было мало. Людей не переодевали, они носили то, в чем были в гетто – залатанные пиджаки, потертые кофты, бесформенные юбки.

Эсэсовцы выстраивали людей перед бараками. Они особо не рукоприкладствовали. Заключенные слушались их и не питали никаких надежд. Люди стояли с низко опущенными головами, порывы сентябрьского ветра трепали волосы и бороды. У многих на груди нашиты шестиконечные звезды Давида, отличительный признак обитателей гетто.