Дни Солнца - Андрей Хуснутдинов

– Как и двенадцать лет назад.

– Как и двенадцать лет назад – что?

– Одиночка. Накануне сделал взнос наличными на счет… э-э… приюта, кажется. Миллион сто пятьдесят тысяч с копейками. Тютелька в тютельку, как и двенадцать лет назад – вот я о чем.

– И на этом основании ты делаешь вывод…

– На этом основании я ничего не делаю. Сумма, о которой идет речь, никогда не обнародовалась точно. Двенадцать лет назад для газет ее округлили до миллиона.

Андрей подровнял листы.

– Значит, либо это фантом, либо… – Он чихнул. – Кто-то изнутри.

– Капитан, вы сидите на мокром полотенце, – сказал человечек.

Андрей вытянул из-под себя нагретое полотенце и бросил его на ковер.

– Как тебя зовут, кстати?

Человечек, прежде чем ответить, поглядел на него исподлобья.

– Йо-рик.

Андрею показалось, что он ослышался. Он даже перестал искать носовой платок.

– Как, прости?

– Но мне больше нравится Йо. Просто Йо…

– Почему Йо? .. Впрочем, как хочешь… И, кстати, это была твоя идея… ну, весь этот маскарад с аккордеоном?

– И да, и нет.

– Как так?

– Ну… как бы… обычай. Инициация. Хлопушка в лицо. Да еще скажите спасибо, не эти кретины из канцелярии, а ваш покорный слуга… Ну, короче говоря, чистое язычество: ночью, на главной улице Факультета, вы видите то, что могли увидеть только в кошмарном сне. И в то же время это тест.

– Тест?

– Ну да.

– На сообразительность?

– На реакцию. Если бы это был тест на сообразительность, то вы его провалили.

– А ты понимаешь, что я мог застрелить тебя?

– Понимаю. Оттого и… принял. И прошу, давайте закончим об этом.

– Ладно.

– А вы вот лучше спросите, кого отрабатывали по этой, внутренней версии.

– И кого отрабатывали?

Йо смахнул со стола невидимые пылинки.

– Вас.

Андрей непонимающе улыбнулся.

– Ме-ня?

– Ну, а что ж… Ведь, судите сами, кто бы ни стоял за этим, а одного он добился. Во Дворец он пролез.

– С ума вы здесь, что ли, все посходили?

– Записывать сюда его высочество, согласитесь, было бы верным сумасшествием. Но, смею уверить, что и этот тест вы… – Йо не договорил, прерванный ударом курантов.

Андрей увидел, что держит в кулаке носовой платок.

– Ладно. Хватит на сегодня.

– Да уж… Вас бы в мой колумбарий.

– Куда?

Йо встал.

– Ну, в архив…

Росту в нем было не больше метра шестидесяти, и только теперь Андрей разглядел, что он горбат – замысловатая куртка с подкладными плечиками и капюшоном топорщилась на спине, будто под нее сунули теннисный мяч.

* * *

Доро? гой во Дворец он пробовал сосредоточиться на истории с автобусом – впереди, несмотря на ночь, был доклад Государыне, – но мысли шли вразброд. Он полез в бар за коньяком, вспомнил про доклад и пристукнул по колену. На подъезде к восточным воротам, как будто не понимая, где оказался, он привстал и прильнул к стеклу. Дорога была пуста. Полицейские маячки, медицинские тележки, белые халаты, кровь – все это сошло, словно волна, кошмар. Выдохнув, он отвалился на спинку, посидел немного, потом снова полез в бар, налил коньяку и, подразнив бокалом кого-то за потолком, выпил.

Глава III

Оранжерея

Проснулась она легко, сразу открыла глаза и увидала над собой акацию. Пахло мокрой землей. Она поднесла к лицу ладони и, словно вспомнив что-то, тотчас отняла их, бросила вдоль тела. Она лежала в беседке на полу. Все платье, руки и босые ноги ее были в грязи, схватившейся корками, а против нее, на скамье, как ни в чем не бывало курил Хирург.

– Ой, – сказала Диана.

– Доброе утро, – сказал он, глядя мимо нее.

Как будто защищаясь от удара, она скрестила руки на груди. Хирург выдохнул дым и щелчком отбросил окурок. Он был в прозрачной сетчатой майке, в застиранном трико с лампасами и пузырями на коленках.

– Что вы тут делаете? – спросила Диана с ужасом.

Хирург пожал плечами.

Вспомнив пылающие клочья, она сказала наобум:

– Это… у вас не пройдет.

Хирург кивнул с безразличным видом.

– Вы понимаете, что это глупо! – воскликнула Диана. – И как я вообще здесь… что это значит?

– Очень просто. – Он сдул с трико пепел. – Своим ходом… через лужу вон.

Диана оглянулась. По свинцовой глади лужи плыли радужные пятна и палые листья, посреди возвышалась побуревшая то ли от огня, то ли от ржавчины железяка. Размашистые, будто тащили корягу, борозды в земле вели от аллеи, пропадали в воде, выныривали с ближнего края, где виднелись ремешки втоптанной в грязь сандалии, и, рассыхаясь, сходили на нет у входа в беседку.

Диана зажмурилась, закатила глаза так, словно хотела увидеть собственный мозг.

– Ну, хватит, – сказал Хирург.

Она открыла глаза.

– Ну уж нет. Извините! И имейте в виду: я знаю, что вы не тот, за кого себя выдаете!

Хирург удивленно, как на собаку, заговорившую человеческим голосом, посмотрел на нее.

– А за кого я себя выдаю?

– Уходите, – спохватилась она.

Он махнул рукой и молча вышел из беседки. Диана поглядела по сторонам, как бы говоря кому-то про себя: довольно. Однако ничего не изменилось. Испачканная по уши в грязи, отчего напоминала сама себе статую, она сидела в детской беседке, а недалеко, за сетчатым забором, начиналась улица – слава богу, еще было рано, и прохожих пока не видать. Встав, она кое-как отряхнулась и, с отвращением чувствуя, как сухая грязь отстает от кожи, сыпется на ходу, пошла к дому. Босыми ногами она ступала по мокрой, усеянной каменной крошкой земле, как по углям. На аллее, вытерев ступни об асфальт, она взглянула на улицу и замерла. Развороченная калитка держалась на одной петле, а рядом, точно тень, темнела круглая, как бы давленая выбоина в тротуаре. Пара бабочек вилась над пробитым почтовым ящиком. Попятившись, Диана хотела зачем-то звать Хирурга, как вскрикнула от боли, сразу заставившей ее забыть и про калитку, и вообще про все, – осколок стекла воткнулся в подушку правой ступни. Ставя ногу на пятку, Диана доковыляла до крыльца и тут, встав на пороге вестибюля, уже забыла про боль: сияющие россыпи битого стекла на паркете рассекала чистая прогалина, будто от порога до внутренней двери проехались полотеркой…