Дубовый дым - Александр Новосельцев

        По нетореной лыжне

        Я спешу: там дух поэта

        Обитает в тишине.

        Хоть в метель, хоть в непогоду,

        Чтоб с дороги не свернуть,

        Мне березки год от года

        Намечают верный путь.

        Край березовой аллеи —

        И деревня на виду.

        За спиной восток алеет —

        Я по выгону иду.

        Розовеет дома крыша

        За прудом. Собачий лай

        Со двора соседей слышен…

        Пруд, плотина. Дом, встречай!

        Палки – в снег. Воткнул и лыжи.

        «Здравствуй, дом, здесь не был век! »

        Подойду к нему поближе,

        Отгребу с крылечка снег…

        …Тихо в доме. Мрак и холод

        На полу, стенах, в углах.

        Подниму топор – наколет

        Он дровец из мерзлых плах.

        Пук соломы вспыхнет в печке,

        Холод гонит прочь огонь.

        Темноту растопит свечка,

        Тишину вспугнет гармонь.

        Достаю листки и ручку,

        В доме сухо и тепло.

        Трону маятник – и будто

        Время музы вновь пришло.

Дописав, задул свечу, откинулся на подушку и стал, сам того не желая, прислушиваться к шорохам на чердаке. Печь моя погасла, но от нее веяло тихим теплом летнего полудня. То ли это тепло успокоило меня, то ли шаги по потолку отчего-то показались мне давно знакомыми, только чувства страха или неуверенности во мне не было. Я лежал, разглядывая в лунном свете потолок, оконные занавески, колеблющиеся тени на полу, темноту дверного проема, и стал думать об этом доме.

По всему виду был он не стар – с полсотни лет, но, несмотря на свой небольшой для дома возраст, успел сменить немало хозяев. Последний из них, ни дня не живший в нем, купив его у прежнего владельца, все собирался переехать сюда из соседнего сельца, да жена его, сварливая и подозрительная старуха, не пожелала этого. И тогда он решил разобрать дом, чтобы перевезти его как материал для скотного двора. Потому и достался он мне в таком виде, лишенный полов, потолка, окон и дверей, засыпанный до подоконников мусором. И никогда бы не взял я этот дом, если бы не место и вид, которые очаровали меня сразу: тихая, уединенная усадьба, обнесенная старыми березами и кленами, между стволов которых виднелась внизу плотина, делящая бывший здесь когда-то овраг на два пруда: справа верхний и слева – нижний. Дальше, на противоположном берегу, – длинная живописная цепь деревенских избушек с липой, кленом, березой или дубом перед домом. Каждый хозяин словно по «Гербовнику» избрал свое дерево. В боковое окошко, выходящее на закат солнца, виден овраг, за ним поле и взбегающий на вершину холма черный лес.

Пока я так лежал и думал, шаги раздались над самой головой и направились в сторону печи. Редкие, совсем человеческие шаги, не похожие на суетные мышиные шорохи. А потом словно кто-то упал, запутавшись в малиновых ветках, сушившихся на чердаке. По бабушкиным рассказам я знал, что в каждом доме есть свой домовой. Вспомнив об этом, представив его по шагам маленьким, чуть грузным, я, сам того не ожидая, спросил в потолок:

– Что, ушибся?

Некоторое время было молчание, а затем, будто закряхтев и уже не таясь, кто-то встал и негромко, но слышно сказал старым простуженным голосом:

– Да нет, ничего…

Я помолчал, глядя в потолок, слушая тишину и представляя, как он там сидит на теплом печном борове, спиной к трубе, которую я не обмазывал уже три года.

– Тебе не холодно? – спросил я, вспомнив, как пришел домой по крепнувшему морозу и долго топил печь.

– Дак ничего, мы привычныя. – Он кашлянул, засопел, словно думая: сказать еще что-то или лучше промолчать. – Только труба у тибе со щелей дымить. – И добавил с ноткой тревоги: – Не случилось бы пожару.

Голос у него добрый и чуть деловой, хозяйственный. А еще – старинный, какой в сказках бывает. В старых. Домовой, одним словом. Я опять представил его сидящим у трубы.

– Может, в избу зайдешь? В тепло-то, – в тон ему сказал я.

– Нет, благодарствуй, мине здесь привычней.

Чувствовалось, однако, что ему хочется поговорить.

– Ты тут чего досок-то накидал?

– На чердаке? Это я думал в холодной комнате потолок по матицам положить. Да все никак не соберусь.

– Это в горнице-то? Пора уж: который год живешь, а потолок не положишь.

– А разве ту комнату горницей называют?

– Горницей – это по-старому. Прежде, у старину, наверху, на чердаках, комнатки делали. Холодныя. Летом там девки жили. А наверху, стало быть, место горнее, высокое, оттого и горница. По ним потом холодные половины стали горницами звать. А как девку замуж выдавали, молодых зимой у горнице клали али у пунькю. – Он засмеялся. – Чтобы молодая от жениха не отворачивалась.

– А «пунька» – это что?

– Пунькя – она пунькя и есть. Сарайчик, салаш перед избой. Она и у твоем поместьи была, а прежний хозяин ее разорил. Ты вот новую поделал, из камня, над погребицей, а тольки прежняя под соломой была, ноне уж соломой никто не кроет.

– Ты-то, наверное, помнишь, как соломой дома крыли.

– Как не помню! Не только как крыли, я еще помню, как тут только строиться взялись. Был отвершек – овражек, у нем рос лес. Дубовай. Пришли мужики барския, раскорчевали, попилили его, сделали две плотинки, два пруда запрудили.

– Неужели лес в овраге был?

– А то! Знаешь, дубки какие! У тебе у сарая пень старай дубовай ляжит?

– Ну а как же. Я на нем дрова рублю.

– Вот. Этот пень вынули со дна пруда, когда с полсотни лет назад их спускали и чистили. Хозяин, который дом наш строил, этих пней натаскал! Запасливый был! Этот наш порядок деревни не так давно поставили. Та-то сторона деревни на солнышко глядит, а эта у тенечке. Первый хозяин все по-старинному делал: яму вырыл, глинки навозил с оврага, что в лесу, кирпича сырого наделал, у той яме сложил, дровами обложил и запалил огро-омнай кострище. Засыпал потом яму, чтоб кирпич остывать не торопился. Навозил на худамент камней с поля, они там сами из земле растут. Сложил стены: кирпич, что поближе к огню лежал, тот покрепче, его и клали наружу. Видал, наверное, тот кирпич запекшийся, как стеклом облитый? Кладку колодцем делали, ребятишки хозяйские на телеге по всей деревне собирали пыс, золу, значит, печную, в эту кладку засыпали, чтоб дом был теплее. Печь сложил маленькую, а теплую. Ее, как дом разорять начали, чуть вовсе не сломали.