Белый царь – Иван Грозный. Книга 2 - Александр Тамоников

        Унылый колокола звон

        В вечерний час мой слух невольно потрясает,

        Обманутой душе моей напоминает

        И вечность и надежду он.

        И если ветер, путник одинокий,

        Вдруг по траве кладбища пробежит,

        Он сердца моего не холодит:

        Что в нем живет, то в нем глубоко.

    М. Ю. Лермонтов

Ноябрь 1559 года от Рождества Христова выдался холодным и ветреным. Снега выпало мало. Он скоро растаял, оставил после себя разбитые дороги, грязь.

Царская повозка в сопровождении конного отряда стражников въехала в Кремль под вечер, 13 ноября, и остановилась у дворца. Царь соскочил с коня, подошел к повозке, в которой находились Анастасия и старший сын Иван, открыл дверцу. Царица полулежала на скамье, укрытой шубами. Она болела.

Царская семья вернулась из Можайска, куда ездила молиться в соборном Никольском храме о здоровье царицы. Иван долго стоял на коленях пред чудотворным образом Николая Угодника, и Господь услышал его молитвы. Любимой жене стало лучше. Но, как оказалось, на время.

Царица слегла перед самым отъездом из Можайска. Неведомая болезнь жгла ее плоть, лишала сознания. Когда недуг вроде отступил, царь приказал ехать на Москву.

– Ну, как ты, голубушка?

– Да, ничего, Иван. Только вот голова кружится да душно в повозке.

– Это тебя укачало. Сейчас на воздухе полегчает. Давай-ка я помогу тебе.

Анастасия качнулась, но твердая, крепкая рука мужа поддержала ее.

– Ничего, Настенька, постой, подыши свежим воздухом.

Няньки прибежали, забрали сына. Царь отпустил стражу и остался с супругой.

– Воздух какой чистый, – проговорила Анастасия. – Только зябко.

– Что ж ты хочешь, родная, зима в дверь стучится. Скоро снег выпадет, морозец ударит, народ горки ледяные наделает, весело будет.

Анастасия вздохнула.

– Весело, Иван, да только, видать, уже не для меня.

– Что ты! Вспомни, как я болел. Думал, помираю. Да и все так считали, особенно те, которые желали моей смерти. Но встал же! Вопреки всему поднялся, выздоровел. Так и с тобой будет. Хвороба помучает и отпустит.

– Ох, Иван, чувствую, не выздороветь мне. На душе страшно становится. Как ты, дети без меня останетесь? Иван, подбери им добрую мачеху.

Иван обнял жену.

– Перестань! Ты выздоровеешь.

Анастасия улыбнулась одними глазами.

– Все в руках Божьих.

Иван услышал тихие шаги, обернулся и увидел Скуратова.

– Это ты, Малюта? Чего крадешься как вор?

– Да я не крался, государь. С детства такая походка.

– У тебя дело ко мне?

– Есть что сказать, государь. Но могу и обождать, завтра зайти.

– Ты вот что, Малюта, дождись у палат, позову. Послушаю, коли есть что слушать.

– Да, государь. – Скуратов растворился в сгущающихся сумерках.

– Истинно как зверь дикий, – проговорил Иван.

– Не нравится мне этот Малюта, – заявила Анастасия. – Хитрый он какой-то, сам себе на уме.

– Так твои братья посоветовали мне взять его на службу. Я так и сделал. Пока о том не жалею, а дальше видно будет. Ладно, пора домой, а то застынешь еще. Во дворце тепло, в трапезной стол накрыт. Кушанья разные.

– Не до трапезы мне, Ваня. Я, с твоего позволения, помолюсь да прилягу.

– Подкрепиться надо, Настенька, иначе с хворью не сладить.

– Не хочу, Иван!

– Воля твоя.

Государь и Анастасия поднялись во дворец. Там ее окружила прислуга.

Иван сбросил верхнюю одежду, прошел в палату, где собирались ближние бояре из Избранной рады, сел в кресло и приказал:

– Позвать ко мне Скуратова!

Малюта Скуратов появился тут же и поклонился.

Иван раздраженно сказал:

– Да полно гнуться-то, Гришка!

– Так положено, государь. Иначе нельзя. Ты глава всему, а я кто? Твой верный холоп. Поэтому мне положено выказывать тебе уважение. Да и всем остальным. Чтобы порядок был! ..

– Значит, по обязанности уважение выказываешь, Малюта?

– Более от души. Коли ты мог бы не только книги заморские читать, но и души человеческие, то увидел бы, что верней меня у тебя людей мало.

– Ладно, садись на скамью, говори, чего хотел.

– Желаю дать отчет по твоему поручению.

– Говори, Малюта!

Скуратов присел на скамью.

– На подворье у Старицких все тихо. Княгиня Ефросинья никого не принимает, сама выезжает из дома только в храм. Очень недовольна была, что ее сын принял твою милость. Люди слышали, как она ему сказала, что не опекуном он должен быть, а государем. Владимир ответил, что ты объявил его наследником. Княгиня только усмехнулась. Мол, жди престола, наследник. Только как бы тебе вместо трона на лобном месте не оказаться. В общем, повздорили они.

– Этого и следовало ожидать. Что еще?

– Сильвестр встречался с боярами вчера, на подворье князя Немого. Были там и Адашев, и князь Воротин и другие, всего пять человек. За столом разговорились. Воротин жалился, что ты, государь, очень обижаешь бояр и возвышаешь поместных дворян. Адашев все говорил о войне с Ливонией. Мол, Избранная рада уже и не совет для тебя.

– А что Сильвестр? – поинтересовался Иван.

– Тот, как всегда, ни нашим, ни вашим. Однако Адашева поддержал, сказал, что надо собрать думу, поставить вопрос о примирении с Ливонией и готовиться к войне с крымским ханом. Еще Сильвестр говорил, что твои дела ведут не к укреплению государства, а к его ослаблению.

– Вот как? – удивился Иван. – Как же священник объяснил подобные обвинения?

– Всего не знаю, – ответил Скуратов. – Мой человек не мог долго находиться у трапезной, но слышал, как Сильвестр сказал, что это за Русь православная, коли в присоединенных казанских и астраханских землях оставлено мусульманское вероисповедание? Если ханства вошли в состав Руси, то все их жители должны принять православную веру. А кто воспротивится, того гнать в степи, а мечети рушить.

Иван внимательно посмотрел на Скуратова.

– Ты, уверен, Малюта, что Сильвестр так и сказал?