Германские рассказы - Александр Телегин

Наконец, уже в одиннадцатом часу я поднялся с софы и посмотрел в окно. К офису GmbH подъезжали машины и торкались в промежутки на парковке. Вот въехала какая-то голубая «Шкода» и пристроилась рядом с фольксвагенским бусиком. Бусик давно стоял на одном и том же месте, и я мечтал угнать его, поехать домой, переделать на ручное управление и возить пассажиров в Город. Потом продать и купить Лизе квартиру в Академгородке – увы, я люблю дурацкие мечтания.

Из голубой «Шкоды», между тем, вылезла толстая женщина в белой ветровке, с непокрытой головой в светлых кудряшках, едва протиснулась между своей машиной и бусиком и направилась к ступеням, ведущим в наш хайм.

В офисе ООО горел свет среди бела дня: не все немцы, однако, экономны. Или успели распуститься при ГДР? А высоко над городом в туманном небе летел сквозь снег монгольский всадник на взлохмаченном коне. Странное впечатление производил он здесь в центре Европы.

Ладно, пойду сварю что-нибудь, а то Лиза скоро придёт – будет ей сюрприз.

Я почистил три жёлтые голландские картофелины, купленные сестрой в магазинчике местного турка, положил их вместе с пакетиком кислой капусты в кастрюльку и успешно доставил всё это на кухню. Помыл картофель и кастрюльку, напустил в неё воды и поставил на конфорку. На кухне было одна тётя Лида – мать Андреаса. Я спросил откуда она родом. Оказалось, приехала с Алтая, а родилась на Волге.

– А там где вы жили?

– В Энгельсе.

– Мой отец жил в Марксе. А дед в тридцать каком-то году строил в Энгельсе аэродром, – таким образом мы с тётей Лидой немножко породнились.

В то время, как я кромсал картошку и бросал её в закипевшую воду, беседа наша разогрелась, и она рассказала мне, что она двадцатого года рождения, была в трудармии, замуж вышла поздно, но с детьми никак не получалось. Потом произошёл несчастный случай, и первый муж погиб. В сорок два года она вышла замуж во второй раз – за Петера, который старше неё на семь лет. Вскоре у них родился Андрей (нынешний Андреас), а ещё через три года Ирина:

– Но видимо в нашем возрасте уже нельзя было рожать детей: мне было сорок шесть, а старику вообще пятьдесят три. В общем, наша дочь родилась с этим… детским церебральным параличом. Нам оставалось только надеется на Андреаса, что он её не бросит, как не бросает тебя твоя сестра. И он бы её, конечно, не бросил, если бы не случилось и с ним несчастье. Он занимался спортом, и однажды захотел показать себя перед девушками. Он спрыгнул с крыши клуба. Клуб у нас в селе ещё был одноэтажный. Если бы успели достроить двухэтажный, он не сделал бы такой глупости. Но он не просто спрыгнул, он сделал в воздухе кувырок – сальто. И первый раз у него всё хорошо получилось. Девушки были в восторге, хлопали в ладоши и кричали «молодец! ». Ему захотелось повторить и получить ещё больше похвалы. Он прыгнул второй раз, но упал на спину, сломал позвоночник, повредил спинной мозг и навсегда остался прикован к инвалидному креслу. После этого у нас со стариком была одна только думка: что будет с нашими детьми, когда мы умрём? Если бы мы остались на Алтае, их ждал бы дом престарелых и жизнь среди сумасшедших стариков и старух. Поэтому мы решились уехать сюда. Здесь Андреасу сразу дали коляску для дома, и обещают электрическую для улицы, когда он получит немецкий паспорт. А когда пройдут два года [15 - По действовавшему в то время в Германии закону, переселенцы должны были два года прожить в указанном им месте. ], мы переедем на вест. Там живёт моя сестра. Она писала нам, что на весте есть сеньёренхаймы для стариков и инвалидов. В них каждый живёт в своей квартире, и есть люди, которые за ними ухаживают. Тогда мы можем спокойно покинуть этот мир. Наши дети будут устроены.

– Да, действительно, в таких домах инвалид может жить один. – согласился я и бросил в кастрюльку содержимое пакетика с надписью «Sauerkraut» [16 - Кислая капуста (нем. ). ].

В пакетике было граммов сто, самое большое – сто пятьдесят. Я подумал, что капусты на эту кастрюльку маловато. Ладно: что есть, то есть.

– И ты ничем не будешь заправлять свой суп? – спросила тётя Лида.

– Сметаны положу, да и дело с концом. Чай, не трескать сюда приехали.

Когда я через десять минут попробовал своё варево, то был потрясён. Я, конечно, знал, что это кислая капуста – так ведь на пакетике написано – но, чтобы настолько кислая! Немцы – звери: во всё, что у них должно быть кислым, суют столько уксуса, что невозможно. Недаром Маргарет Тетчер говорила, что их свиные ножки с кислой капустой не выдержит ни один европейский желудок. В Беренштайне я уже отведал их роль-мопса [17 - Маринованные рулетики из селёдки], но думал, что это исключение, а оказывается правило. Если останусь здесь надолго, буду квасить капусту и продавать им, чтоб они, наконец, узнали, как на самом деле выглядит кислая капуста.

Я оставил сварганенные щи на столе и вернулся в свою комнату, уверенный, что Лиза выльет эту кислятину куда следует.

Был уже второй час, а её всё не было. Я начал волноваться: всё ведь может быть: каждый день передают про несчастные случаи на дорогах, а в Криммитшау такие крутые спуски и подъёмы, а сегодня ещё и гололёд. Но вот уже три часа. Я не знал, что делать. Кто в неведении переживал за жизнь близкого человека, поймёт меня.

Наконец, вдали коридора послышался цокот Лизиных каблучков. О, я узнал бы его из звука тысяч шагов! Словно гора с плеч свалилась:

– Ты что так долго?

– Чуть не погибла сегодня. Глупо, как мышь в мышеловку попалась. Сидела в социаламте, чтобы тебя на учёт поставить, ждала своей очереди. А там все такие депрессивные: друг от друга лица прячут: у них считается позорным сидеть на социальном пособии. Спрашиваю у одного: «Кто последний? ». А он с такой ненавистью: «Was» [18 - Что (нем. ). ]?! – молодой ещё, бритоголовый, думаю, какой-нибудь неонацист. Поняла, что моя очередь нескоро, и пошла бродить по коридору, чтобы им глаза не мозолить. Смотрю: передо мной что-то вроде фойе, и дверь на балкон. Я ручку тронула – открылась, ну я и вышла немного подышать, и дверь за мной сейчас же захлопнулась. Я открывать – а она не открывается. А на балконе холодно – мороз, я в одной кофточке. Стала стучать в дверь – никого нет. Тут меня такой страх охватил. На всех языках кричу: «Помогите! Helfen sie mir! Help my»! – никто не слышит: ни на улице, ни в здании.