Чувство льда - Александра Маринина

Круглов помог ей снять каракулевое манто, усадил в кресло, предложил чаю, от которого Тамара Леонидовна отказалась.

– Ну говорите же, Ванечка, – нетерпеливо произнесла она. – У меня уже никаких сил нет терпеть эту неопределенность.

Иван Анатольевич вздохнул и дружески погладил ее холеную, украшенную кольцами руку.

– Дела наши не очень хороши, – осторожно начал он.

– Говорите, Ваня, я ко всему готова.

– Ну, коль так… Сергей Юрцевич со своей женой не разводился. То есть он по-прежнему состоит в браке. Более того, его жена беременна. Роды предполагаются в конце января – начале февраля. Никаких других детей у Юрцевича пока нет.

– Значит, Надя меня обманула, – в ужасе произнесла Тамара. – Какой кошмар, Ванечка! Моя дочь встречается с женатым мужчиной, у которого беременная жена! Да как же она может! Господи, кого я вырастила!

– Погодите, Тамарочка, это все не так страшно. Гораздо хуже другое.

– Да что же может быть хуже! Ох, Надюшка, Надюшка…

– Тамара, этот Юрцевич – человек крайне неблагонадежный. Тот факт, что его исключили из партии и уволили из школы, не послужил ему уроком. Он в кругу друзей высказывает негативные оценки деятельности партии и правительства, он открыто критикует позицию руководства страны в разрешении кризиса в Чехословакии и поддерживает тех, кто в августе вышел на Красную площадь с плакатами, ну, вы помните эту историю, более того, он позволяет себе насмехаться над советской властью и нашими достижениями в деле строительства коммунизма. Нам стало известно, что он собирался написать и расклеить по всему городу листовки соответствующего содержания. До дела, правда, не дошло, намерение так и осталось на словах, но оно было, и это очень плохо. Одним словом, ваш Юрцевич – отъявленный антисоветчик.

– Так посадите его! И пусть сидит! И не смеет приближаться к моей дочери! – истерично выкрикнула Тамара Леонидовна.

– Тамарочка, дорогая моя, за что его сажать? На семидесятую статью он не тянет, в его действиях нет ничего, что позволяло бы доказать умысел на подрыв советской власти. Слава богу, два года назад ввели сто девяностую «прим» за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй, но и там нужно доказывать это самое распространение, а Юрцевич высказывается в узком кругу, так что… Нет, натянуть можно, конечно, но нас за это не похвалят.

– Но на тех, кто вышел на Красную площадь, статья нашлась, – возразила она.

– К сожалению, не на всех. Правда, этих людей становится все больше, и пора принимать меры. Однако наше руководство делает основной упор не на наказание, а на профилактику. Мы активно выявляем таких, как ваш Юрцевич, и стараемся сделать так, чтобы им захотелось прекратить свою деятельность. Такие у нас установки сверху. – Иван Анатольевич выразительно закатил глаза к потолку. – Я хочу о другом сказать: отношения у вашей Наденьки с Юрцевичем самые серьезные, он собирается разводиться сразу после рождения ребенка и жениться на вашей дочери. Представьте себе, что это произойдет. А еще через год у нас появятся неоспоримые правовые основания его посадить. И его посадят. Представляете себе перспективу?

Филановская побледнела. В ее семью войдет антисоветчик, которого в конце концов отправят за решетку. И всё. Никаких зарубежных гастролей, никаких кинофестивалей, Григория снимут, отправят на пенсию, в крайнем случае зашлют в какой-нибудь провинциальный театр, и даже не главным режиссером, а очередным. Ее перестанут снимать ведущие кинорежиссеры, ее вообще не будут приглашать сниматься, а в театре не дадут ролей. И уж конечно, Наденьку, жену судимого антисоветчика, не возьмут ни в один театр, и ей, с ее талантом, придется довольствоваться скромной и скучной жизнью учительницы пения в школе… Впрочем, нет, в школу Надю не пустят, там же дети, а вдруг она набралась у мужа вредных идей и начнет плохо влиять на школьников. Значит, все, что ей останется, – быть аккомпаниатором в захолустном доме культуры или клубе. Это совершенно невозможно! Этого нельзя допустить! Она запретит дочери выходить замуж за этого негодяя, вот и все решение проблемы! Но Надежда-то какова! Серьезные отношения… Лгунья, маленькая лгунья. Убить ее мало за это. Нашла с кем связаться.

– Я не допущу, чтобы она вышла замуж за Юрцевича, – твердо произнесла Тамара Леонидовна. – Я этого просто не допущу.

Круглов снова сочувственно погладил ее по руке.

– А вот здесь, Тамарочка, мы с вами подходим к самому главному. Наберитесь мужества, дорогая моя. Вам будет очень трудно не допустить женитьбы Юрцевича на Наденьке. Она совершеннолетняя, она не обязана вас слушаться, они просто подадут заявление в ЗАГС и зарегистрируются. Вы и знать ничего не будете.

– Я ей запрещу! Она не может меня не послушаться!

– Может, Тамарочка, милая, может.

– Почему?

– По двум причинам. Во-первых, она уже попала под влияние Юрцевича, она смотрит ему в рот и слушается только его. Это длится уже полгода и зашло очень далеко.

– Как… далеко? – едва шевеля онемевшими губами, спросила Филановская.

– Очень далеко. При таких обстоятельствах люди обычно все-таки вступают в брак, не считаясь с мнением родных. Вы меня понимаете?

– Сколько уже?

Голос внезапно сел, и последние слова Тамара произнесла шепотом. Она не хотела верить в то, что правильно поняла Круглова.

– Больше четырех месяцев. Срок большой, за прерывание беременности не возьмется ни один врач. В такой ситуации вы просто не сможете воспрепятствовать браку Надюши и Юрцевича.

Боже мой, боже мой… Надюшечка, деточка, что же ты наделала… Надо срочно искать способы спасти ситуацию. Филановской хотелось разрыдаться, затопать ногами, бить кулаками в стену, но она понимала, что не имеет на это права. Пусть Ванечка, Иван Анатольевич Круглов и давний знакомый, и даже добрый друг, все равно он посторонний, тот, в чьих глазах она обязана оставаться великой Тамарой Филановской, а не истерично голосящей бабой. Надо взять себя в руки.

– А если не дать ему развестись? Ведь можно же как-то это устроить, а, Ванечка? Разве можно разводиться с женщиной, которая только-только родила?

– Закон не запрещает. Вот если бы Юрцевич работал в каком-нибудь приличном месте и оставался членом партии, на него, конечно, управа нашлась бы. А так… Ну что он, истопник в ЖЭКе, беспартийный. Что с ним можно сделать?