Замена объекта - Александра Маринина

Что делать, Моречко?

    Одалиска

Море – Одалиске, 4 января 2004 года.

Здравствуй, Одалиска!

Приходится повторяться: возьми себя в руки и не паникуй раньше времени. Я понимаю, что если ты подслушала его слова о женщине, то трудно уверять себя, будто речь шла о мужчине. Давай будем исходить из того, что Константин действительно говорил о какой-то женщине. Варианта у нас с тобой три. Первый: это и в самом деле его любовница. Второй: это его давняя знакомая, отношения с которой давно перестали быть романтическими, и он тебе с ней не изменяет, во всяком случае сейчас. И третье: это какое-то служебное дело. Может быть, ей нужно было просто сунуть взятку, чтобы решить вопрос, а она ее не взяла. Как видишь, оснований для ревности у тебя всего-навсего 33 с небольшим процента. А 33 это все-таки не 100.

Но если появляются сомнения, то их надо рассеивать по мере возможности. У меня, например, есть возможность узнать насчет задержанных рейсов. Если ты мне скажешь, куда он летал, то я все выясню. Хочешь?

    Целую тебя,

    Море

Одалиска – Морю, 4 января 2004 года.

Моречко, роднуся моя, я понятия не имею, в какой город он летал и вообще в какую сторону. Но вылетал он из нашего областного центра, других аэропортов у нас поблизости просто нет. А вернулся поездом. По крайней мере, он так говорит. Я уже не знаю, верить ему или нет.

    Твоя Одалиска

Море – Одалиске, 5 января 2004 года.

Одалиска, можешь не волноваться и спать спокойно. Я все узнала. 30 и 31 декабря вплоть до середины дня 1 января аэропорт в вашем областном центре не принял ни одного рейса, там был страшный туман и нулевая видимость, самолет посадить невозможно. Так что твой Костик тебя не обманывает. Правда, здорово? Вздохни с облегчением и радуйся жизни.

Зайка моя, ты все еще вся в переживаниях или уже можешь обсуждать самое насущное: наши с тобой любимые сериалы? Я тут за праздники насмотрелась до одури, каждый день по 10-12 серий, зато душой отдохнула и от рабочих проблем отвлеклась. Хочу поболтать с тобой о «Трех жизнях», обменяться впечатлениями. Хотя ты, наверное, многое подзабыла, ведь ты же смотришь фильмы тогда, когда их показывают по телеку, а это было, кажется, весной или даже прошлой зимой. А я вот только сейчас удосужилась. Ты как, готова? У меня впереди еще два выходных дня, до Рождества, и есть время, чтобы писать подробно и не спеша. А потом снова начнется работа.

    Целую, моя хорошая,

    Море

Хан

Ему все время было больно. Вот уже три месяца он живет с этой болью, а она все не утихает, наоборот, с каждым днем делается все острее и невыносимее, потому что каждый новый день приносит новые мысли, новые мысли порождают новые страхи, а новые страхи рождают новую боль. И ничего он с этим сделать не может. Некоторое облегчение наступает лишь ночью, когда он просыпается и слышит рядом дыхание жены, протягивает руку, касается ее плеча или волос и знает: она здесь. А утром все начинается сначала. Хан уходит на работу и до самого вечера, пока Оксана не вернется домой, терзается своими страхами. Где она сейчас? Что делает? Сидит в своей конторе или встречается с ним, с Аркадием, бывшим мужем, отцом Мишки?

Уже конец рабочего дня, минут через двадцать, если ничего срочного не случится, можно запирать кабинет и идти домой, но Хан сидит за столом, тупо уставившись в разложенные бумаги, и не может преодолеть оцепенения, которое наваливается теперь все чаще и чаще. Он начал сам себя обманывать, придумывая предлоги, чтобы задержаться на службе, потому что пока он находится здесь, можно тешить себя слабой иллюзией покоя и привычного порядка, а как только он переступит порог квартиры и обнаружит, что Оксаны еще нет, снова навалятся страхи: вернется ли? Может быть, как раз сегодня у них все решится, Аркадий скажет какие-то важные слова, после которых она поймет, что продолжает любить бывшего мужа и хочет забрать сына и уйти к нему.

Он медленно перебирает листы сводок и отчетов, выключает компьютер, потом снова включает, курит, входит в базу данных и бессмысленно бродит по лесам и равнинам информации, пытаясь придумать, что бы такое поискать, чтобы создать видимость полезного дела. Дел на самом деле невпроворот, но делать их не хочется, мозги не настроены, и в то же время хочется чем-то занять голову, чтобы не думать о жене и об Аркадии. «Ты сам не знаешь, чего хочешь, » – сердито говорит себе Хан.

Звонок внутреннего телефона его радует. Даже если звонят из соседнего кабинета, чтобы узнать, не ушел ли он, и если на месте, то можно ли стрельнуть у него пару сигарет, все равно это оттяжка, отсрочка от неминуемого возвращения в дом, который сегодня может оказаться пустым.

– Хан, хорошо, что не ушел, – слышится из трубки голос помощника начальника департамента. – Зайди к Григорию Ивановичу, он ждет.

Начальник департамента, которого подчиненные за глаза называли «дед Гришаня», засиживался на службе допоздна. Был он относительно молод для своего генеральского чина и высокой должности, всего-то сорок три года, чуть старше самого Хана, календарной выслуги у него насчитывалось двадцать шесть лет, но из этих двадцати шести добрый десяток он провел в зонах военных действий, в Афганистане и Чечне, так что согласно кадровым инструкциям выслуга у Григория Ивановича была весьма немаленькой.

– Сколько у меня выслуги, столько многие из вас не проживут, – любил ворчать он, за что и был прозван сначала просто «дедом», а потом «дедом Гришаней».

Невысокий, сухощавый, с реденькими седыми волосиками и глубокими морщинами, он и вправду в свои сорок три напоминал старичка. Думал он медленно и основательно, говорил неторопливо, и каждый вызов к нему, особенно в конце дня, означал, что раньше чем минут через сорок подчиненный из его кабинета не уйдет. Хана это вполне устраивало.

Он прошел по длинному, устланному красной ковровой дорожкой, коридору до лифта, спустился на этаж ниже и вошел в приемную. Помощник, который ему звонил, молодцеватый симпатичный майор, приветливо кивнул и сразу указал на дверь в кабинет генерала:

– Заходи, тебя ждут.