Освободительный поход - Александр Михайловский

1 октября 1942 года. 12: 35. Москва. Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.

Присутствуют:

Верховный Главнокомандующий – Иосиф Виссарионович Сталин;

Начальник Генерального Штаба – генерал-лейтенант Александр Михайлович Василевский.

Верховный Главнокомандующий и начальник генерального штаба рассматривали карту. К полудню 1 октября ширина чистого прорыва немецкого фронта под Киевом составила уже больше пятидесяти километров, а двигающийся, не встречая сопротивления, в оперативной пустоте мехкорпус Катукова, не забывая давить немецких обозников, уже подходит к Житомиру.

Примерно то же, что на 1-м Украинском фронте у Жукова, происходило еще на двух фронтах: на 2-м Украинском у Конева (там от Кировограда на Умань и Винницу начал свой победный марш механизированный корпус ОСНАЗ Бережного), и на 3-м Украинском у Ватутина (там от Бельцов на север по предгорьям Карпат в сторону Черновцов и Станислава двинулась 3-я танковая армия Ротмистрова, уже созревшая для переформирования в мехкорпус ОСНАЗ). Остановить их не имеющей резервов группе армий «Северная Украина» просто нечем и некем, тем более что ее командующий, генерал-лейтенант Антон Достлер, назначенный на эту должность после пленения генерал-фельдмаршала Листа, полководцем был более чем посредственным, и поэтому никаких чудес с его стороны ждать не приходилось.

Пройдет еще дней десять – и, преодолев от шестисот пятидесяти до четырехсот километров, все три ударные группировки выйдут на линию госграницы, и произойдет это как раз к началу дождей, которые вызовут распутицу. На всем советско-германском фронте наступит оперативная пауза на месяц-полтора. Потом выпадет снег, ударят морозы, и начнется зимняя кампания, в ходе которой немецко-фашистских захватчиков окончательно прогонят с советской земли… А вслед за этим возникнут предпосылки для окончательного разгрома врага.

* * *

3 октября 1942 года, Полдень. Украина, деревня Романовка.

Оберштурмфюрер СС Михаэль Виттман.

Русские, как всегда, неожиданно прорвали фронт, и в эту дыру стремительным потоком рванулись их панцеры. В то время я с подчиненными мне болванами – гауптшарфюрером Мартином Штройфом и унтершарфюрером Гансом Бельтером не спеша на поезде двигался к фронту в направлении Киева. Там нам предстояло испытывать в боевых условиях новейшую технику – тяжелые панцеры «Тигр», детища гениальных (так нам сказали) германских конструкторов Фердинанда Порше и Эрвина Адерса, изделия которых, по слухам, очень понравились фюреру.

Не знаю, что там ему понравилось, но на самом деле этот «Тигр» – ужасное дерьмо. Тяжелый, неповоротливый, пройдет не по всякому мосту, особенно в России. А если, не дай Бог, угодит в грязь, то обязательно застрянет в ней. В России же грязь, особенно осенью – такое же естественное явление природы, как зимний снег и летняя удушающая пыль, когда уже в третьей машине в колонне совершенно нечем дышать, а на стоянках экипажи начинают отхаркиваться густыми комками, состоящими из слюны и пыли. Хорошо еще, если ветер боковой; а если встречный, или, не дай Бог, попутный? Тогда глотаешь пыль и вспоминаешь разные неарийские слова, на которых изъясняются между собой здешние унтеменши.

Но пока Создатель нас миловал. Нет ни пыли, которую уже успели прибить редкие дождички, ни разверзшихся хлябей небесных сверху и грязевого месива снизу, в которое даже панцеры садятся на днище. В прошлом году было то же самое. Не успели мы привыкнуть к прекрасной погоде без испепеляющего летнего зноя и вездесущей пыли, как зарядили сплошные дожди, и наша армия тут же влипла в русскую грязь, как муха в патоку.

Впрочем, ударившие позже морозы тоже не принесли нам особого счастья. Машинное и оружейное масло замерзало, а чтобы завести панцер, под ним вопреки всем правилам пожарной безопасности требовалось развести костер, иначе смазка становилась такой густой, что двигатель был не в силах провернуть коленвал, не говоря уже о трансмиссии, масло в которой тоже надо было как-то разогреть.

Но страшнее любой грязи, пыли и мороза – сами русские, которые сперва усиленно прикидываются дурачками, чтобы на них поскорее кто-то напал, а потом, очнувшись от дремы, хватаются за дубину и начинают лупить нас чем ни попадя.

Самые страшные войска у русских – это моторизованный ОСНАЗ, но с ним я пока не встречался – повезло. Те же, кто встречался, теперь, как правило, уже ничего рассказать не могут. Говорят, что бой с новейшими русскими панцерами, лишь отдаленно похожими на Т-34, чреват не рыцарским, а березовым крестом на могилку. Говорят, что пушки этих новых русских панцеров имеют баллистику зенитного орудия калибром в восемь с половиной сантиметров и с легкостью пробивают пятисантиметровую лобовую броню «троек», «четверок» и «штугов» с километровой дистанции. Одна лишь радость от «Тигра», что он толстокожий, с лобовой броней в двенадцать сантиметров и наверняка не по зубам пушкам новых русских панцеров.

Меня мучают нехорошие предчувствия, потому что на этот раз нам придется иметь дело как раз с русским моторизованным ОСНАЗом, который после того, как русские прорвали фронт, вышел на наши коммуникации. Когда мы по приказу генерал-лейтенантом Антона Достлера разгружались в Новоград-Волынском, чтобы остановить разогнавшихся русских, я видел жирные трясущиеся от страха рожи и бегающие глазки интендантов, спешно грузящих в вагоны всякую хрень вроде мебельных гарнитуров или разных там музейных экспонатов. Пока мы будем геройски сражаться с русским моторизованным ОСНАЗом, выясняя, насколько этот дурацкий «Тигр» стоит потраченных на него сотен тысяч рейхсмарок, эти скоты будут спасать свое барахло.

Позицию моему 102-му тяжелому панцербатальону СС (это по бумагам, а на самом деле всего три панцера, пусть и очень мощных) я выбрал на окраине деревни Romanovka – там, где дорога, вдоль которой будут наступать эти русские, проходит через небольшой лесной массив. Причем с одной стороны от этого массива – русло заболоченной речушки, а с другой – та самая Romanovka, среди изб и сараев которой легко можно замаскировать наши машины. Конечно, я не отказался бы от батареи «штугов» с новыми длинноствольными пушками, но их в моем распоряжении не было. Почти все наши панцеры – все, что смогли дать вермахту германские заводы за полгода – полностью сгорели во время неудачного летнего наступления.

Машины Штройфа и Бельтера я приказал разместить и замаскировать прямо в деревне. Если они при этом и разнесут парочку изб или сараев, то местным дикарям на это будет грех жаловаться. А сам я со своим панцером занял позицию на опушке леса. Не успело солнце подняться в зенит, как показался русский разведывательный отряд, состоящий из трех легких панцеров, густо облепленных их панцергренадерами, и нескольких приземистых гусеничных машин поменьше, плоских, будто они побывали под прессом. А примерно в километре позади разведки двумя колоннами шли средние русские панцеры. Я высунулся из люка и посмотрел в бинокль на приближающегося противника. Панцеры русских выглядели странно. Их башни и лобовые листы были сплошь усеяны бугристыми прямоугольниками, из-за чего они смахивали на огромных черепах, гордо задравших свои носы.