Герой империи. Битва за время - Александр Михайловский

– Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону… – сказал мой генерал, глядя на меня с оттенком грусти, но в то же время таким сияющим взглядом, что меня будто теплом окатило. Я догадалась, что он процитировал слова из какой-то песни – я почему-то всегда об этом догадывалась. – Ария… – тихо произнес он, пытливо вглядываясь в мои глаза, – я очень рад, что мы встретились. И я надеюсь, что однажды мы увидимся снова… хотя, конечно, на войне случается разное…

– Мое сердце в твоих руках… – сказала я своему любимому, теребя свою косу, которая так нравилась ему. – Я тоже верю, что мы еще встретимся после войны, а если нет, то…

И тут я осеклась. Ведь в стране Эс-Эс-Эс-Эр еще не практикуют генные банки! Это значит, что в случае гибели моего любимого от него не останется ровным счетом ничего. Ничего! То есть я не смогу взять его генетический материал, чтобы родить от него посмертного ребенка… Да уж, трагическая правда – тут человек если умирает, то умирает навсегда, и любящие его люди не могут дать ему продолжение в виде детей. Ужасная несправедливость! К тому же о множестве погибших не будет известно вообще ничего, потому что их части полностью уничтожены, и некому написать родным о том, где погиб и покоится их сын, муж, брат или отец… Жизнь вообще ужасно несправедлива… Но нас, воительниц Империи, как раз для того и рожали на свет, чтобы мы каждым своим действием старались изменить ее к лучшему.

Мой генерал не стал просить меня договорить начатую фразу. Наверное, договори я ее – и он уставился бы на меня круглыми глазами… Конечно же, он не мог знать о том, что я подумала, ему бы и во сне подобное бы не привиделось! И наверняка он сам мысленно закончил это предложение – так, как ему показалось логичным: «…ты навсегда останешься в моем сердце…», «…все равно это было прекрасно…», «…значит, такова судьба…» Хумансы Старой Земли! Как же это чудесно – вся эта их романтика… А мы – практичные, рассудительные, так много знающие. Какие мы все-таки разные… Однако это не мешает мне любить этого доблестного сына Старой Земли. Любить – но совсем не так, как это происходит в НАШЕМ понимании. Я научилась любить так, как ОНИ – и это действительно чудо. Я научилась видеть пленительную тайну в простых вещах… О, какое же это удовольствие – взглянуть на мир глазами хуманса! Пусть я никогда не смогу стать такой же, как они, но хоть чуточку приблизиться к их восприятию мне удалось – и это большая удача. Даже не то что удача, а, как выражаются они сами, «улыбка Бога»… Выражения хумансов вообще удивительно точны. Я только сейчас поняла это; а ведь раньше я вообще никак не воспринимала лирику и прочее подобное; да, впрочем, не особо часто я с этим и сталкивалась. Те хумансы, с которыми мне приходилось контактировать до этого Большого Приключения, были все же несколько другими. И разница вот в чем – они тоже воспринимали романтику, но относились к ней с долей снисходительности и даже доброй насмешки. Как взрослые, что, снисходя, ради шутки, играют в детские игры. Но обитатели Старой Земли ко всему относятся всерьез. Они живут этим. Романтика течет в их крови… Наверное, именно поэтому они пишут картины, слагают стихи, вкладывая в свои творения всю свою суть… Они – творцы в гораздо большей степени, чем мы. Их могучее воображение открывает им путь в любом направлении. Не потому ли именно эта планета является прародиной всех нас? Неужели мы тоже можем быть такими, как ее обитатели? Конечно, можем. Я убедилась в этом на своем опыте, хоть и прикоснулась к романтике совсем слегка, совсем чуточку – все благодаря моему генералу…

Мы неловко обнялись. Я чувствовала к нему безмерную благодарность. Не знаю, слышал ли он, как трепетно бьется мое сердце, но он прижимал меня к себе порывисто и страстно, как будто и вправду в последний раз. И, странное дело – я ощущала себя в его объятиях маленькой и хрупкой…

Так он и запомнился мне – этим крепким прощальным объятием, горьким запахом папирос, нежным прикосновение губ и глубиной своих глаз, в которых таилась тихая печаль. И последняя моя мысль тоже запомнилась – я подумала, что если Бог улыбнется нам еще раз и мы с моим генералом встретимся, то я непременно рожу от него, и сделаю все, чтобы наше дитя развило в себе творческое начало… Пусть он, наш ребенок, напишет в будущем такие же прекрасные стихи, как те, что однажды читал мне на крыльце мой возлюбленный… Ах, как бы это было прекрасно! Пусть это все сбудется! Ведь имею же я право надеяться? Точнее, верить…

Новые заботы несколько отвлекли меня от любовных терзаний, связанных с вынужденной разлукой. В частности, в связи с переброской нас на новый участок фронта встал вопрос о том, что делать с моим юным любимцем-пеончиком. А делать что-то надо было. Ведь если просто отпустить его на свободу, он, чего доброго, вернется в войска страны Германия и снова будет убивать солдат войск страны Эс-Эс-Эс-Эр. Он, правда, клянется, что никогда никого не убивал, что ему не нужны ни чужая земля, ни чужие вещи, и что он хочет только вернуться живым домой к своим фатер унд муттер… Ну, я очень хочу ему верить. Не похож он на матерого фашиста – и все тут. Простоватый, наивный парень, сохранивший в себе некоторую порядочность. Тем не менее никакого «домой» уже нет и, пожалуй, не будет. Поскольку я даровала ему пощаду на поле боя, то теперь мне решать, где он будет жить, на чем спать и что есть. Ведь, проявив к нему милосердие и даже приказав нашему фельдшеру позаботиться о его ране, я взяла на себя ответственность за его будущую судьбу. Вдобавок ко всему, этот Альфонс Кляйн – очень молодая особь, еще не дающая себе полный отчет в своих действиях. С одной стороны, этот факт содействовал проявлению моего милосердия (я не убиваю детей и тех, кто к ним приравнен (например, сибх, даже если они собственность клана из группировки Непримиримых)), а с другой стороны, крайняя молодость моего пеона возлагала на меня дополнительную ответственность за его судьбу…

Одним словом, немного подумав, я отправила этого Альфонса Кляйна наверх, на «Полярный Лис», поручив заботу о его нуждах моей сибхе-ординарцу Эри. Как капитан штурмовой пехоты я имела право иметь на борту корабля трех своих личных пленников, и ничего не значит тот факт, что до сей поры я им никогда не пользовалась. Я надиктовала для Эри специальное личное послание с инструкцией о том, как кормить раненого юного хуманса и какие процедуры к нему применить, чтобы он скорее адаптировался к нашему обществу. В первую очередь его стоило отвести в кабинет гипнопедии и научить нормальному русскому языку, потому что на дейче у нас никто не разговаривает, за исключением разве что некоторых егерей-франконцев. Я еще не знаю, что буду с ним делать, но мне точно известно, что этот юный хуманс никогда больше не будет тем, чем он был прежде.