В дни Бородина - Александр Михайловский

А это значило, что пришел и наш черед вступать в игру. Полог Невидимости – побоку, Священное Алое Знамя распустить, основное направление удара во фланг и тыл кавалерийского корпуса дивизионного генерала Нансути. Артдивизиону – один пристрелочный выстрел на начальных установках. Пики к бою, рысью в атаку марш-марш!

07 сентября (26 августа) 1812 год Р. Х., день первый, 13: 05. Бородинское поле, деревня Горки. Ставка главнокомандующего русской армией генерала от инфантерии Михайлы Илларионовича Голенищева-Кутузова

С недавнего времени, примерно с полудня или даже ранее, русского главнокомандующего не оставляло ощущение пристального взгляда, направленного не на него персонально – совсем нет – а на все поле битвы. И под этим взглядом все полководцы, и он в том числе, будто бы голы и нечем им прикрыть срам, ибо тот, кто смотрит, читает их замыслы как в открытой книге, записанные черным по белому. И по мере чтения сжимается в кулак на эфесе меча рука, туго обтянутая черной кожаной перчаткой со странно обрезанными пальцами. Михайло Илларионович не знал, что таким образом он воспринимает действие энергооболочки Бога Войны, функционирующей в ипостаси боевого тактического планшета и сосредоточение кавалерии Серегина для решающего кавалерийского удара в открытый фланг наполеоновской армии.

Впрочем, старательно размышлять о своих странных ощущениях у Кутузова времени не было. На поле боя дела творились серьезные. Бонапартий, собрав в кулак все свои силы и не оставив в резерве ничего, кроме гвардии, нанес удар в стык между багратионовыми флешами и батареей Раевского. Бойня была страшная. На одного русского солдата, уставив перед собой штыки, лезло трое-четверо французов. Кто же знал, что Бонапартий, как азартный игрок, поставит все на один решающий удар; вот и 4-й пехотный корпус Толстого-Остермана вслед за 2-м корпусом генерала Баггавута снятый с резервной правофланговой позиции, не успевает к месту решающих событий. Да что там пехота; прикрыть открытый левый фланг от заходящей на него в атаку французской кавалерии не успевают и 2-й, и 3-й кавалерийские корпуса. Да и то, был грех – снять эти полки из резерва и начать их переброску туда, где они были нужнее всего, Кутузов решился не сразу. Этот приказ он отдал лишь тогда, когда сам увидел, как противостоящий Остерману-Толстому 4-й пехотный корпус французской армии по наплавным мостам переходит на другой берег реки Колочи, скорее всего, с целью присоединиться к действиям против левого фланга русской армии.

Не успел Кутузов подумать, что теперь рейд 1-го кавалерийского корпуса генерала Уварова и восьми казачьих полков под общей командой атамана Платова из чисто отвлекающей диверсии может перерасти в нечто большее, как подскакавший офицер, спрыгнув с коня, со словами: «Срочное, ваше сиятельство! », подал Главнокомандующему свернутое в трубочку донесение. Сломав печать и развернув свиток, Кутузов прочитал несколько строк, начертанных неровным почерком, тяжело вздохнул и перекрестился.

В донесении, писаном командиром 3-й пехотной дивизии генерал-лейтенантом Коновницыным, говорилось, что некоторое время назад во время отражения французской атаки осколками вражьего ядра был тяжело ранен в бедро и живот генерал от инфантерии князь Петр Багратион, что вызвало смятение и расстройство возглавляемых им войск. Еще генерал Коновницын писал, что ввиду того, что он оказался самым старшим воинским начальником на левом фланге русской армии, то взял командование сражающимися войсками на себя и просит прислать ему замену, так как он не чувствует в себе талантов, которые бы позволили ему полноценно заменить князя Багратиона.

Ну да, командир дивизии и генерал-лейтенант совсем не та фигура, которая могла бы заменить выбывшего из строя командующего армией. Заменить фигуру такого масштаба мог бы только командующий 6-м пехотным корпусом генерал от инфантерии Дохтуров; но пройдет еще немало времени, пока он прибудет к Семеновскому (возле которого и развернулось самое ожесточенное сражение) и возьмет на себя командование. А посему генерал-лейтенанту Коновницыну придется еще некоторое время замещать раненого командующего армией на самом ответственном участке сегодняшнего сражения. От того, сумеют ли продержаться уже находящиеся там войска до подхода резервов, зависел исход всей битвы. Кто ж мог предположить, что Бонапартий соберет все свои силы в один кулак и ударит с такой силой, что сдержать его не будет никакой возможности? Едва русский главнокомандующий об этом подумал, как прямо над ухом у него кто-то скептически хмыкнул, потом откуда-то издали донеслись едва слышные слова: «Священное Алое Знамя распустить… Артиллерии – один пристрелочный выстрел на начальных установках. Пики к бою, рысью в атаку марш-марш! ».

И в этот момент Михайло Илларионович почувствовал, как над полем боя вдруг прокатилась волна облегчения, будто повеяло освежающим, придающим силы ветром*. Даже Кутузову вдруг показалось, что он сбросил с плеч как минимум десяток лет, а то и два десятка. И почти сразу где-то там, в стороне Семеновского, громыхнул гром с ясного неба – будто тысяча мортирных бомб рванули разом. Торопливо наведя в ту сторону подзорную трубу, русский главнокомандующий увидел неровную кляксу полупрозрачного дыма, распустившуюся над головами атакующих французских кавалеристов и бьющихся под нею в предсмертных судорогах поверженных коней и людей. Всего одна бомба (если, конечно, это была бомба), а французская кавалерия лишилась не менее чем эскадрона. Кутузову сразу вспомнились подслушанные мысли неведомого полководца про один пристрелочный выстрел. Если это была только пристрелка, то что же начнется, когда та неведомая артиллерия начнет садить по французам залпами сотен орудий?

Примечание авторов: * Это сработало заклинание Поддержки, которым капитан Серегин в атаке подпитал своих лилиток и еще немного тех, кого считал своими.

Но это тоже было еще не все. Мгновение спустя чуть дальше и левее того места, где французских драгун поразила чудовищная бомба, русский главнокомандующий увидал неведомо чью кавалерию; уставив вперед пики, она летела в галопе в открытый фланг атакующих французский кирасир. Опять на незнакомцах были неизвестные ни в одной армии зелено-коричневые мундиры, рослые кони кирасирских статей и трепещущие над всем этим алые знамена, одно из которых, казалось, распространяет над полем боя призрачный алый свет. Этих всадников на высоких сильных конях очень много – на глаз не меньше десяти тысяч, и их удар нацелен во фланг французской кавалерии, которая сама была намерена обойти русскую армию со стороны открытого фланга.

И в этот момент чудовищные бомбы снова стали падать на французскую кавалерию, но только теперь их было не одна и не две, и падали они аки крупный град во время грозы. Гром и грохот, блеск и ярость! В подзорную трубу хорошо видно, как сверкнувшие на мгновение ослепительные вспышки превращаются в почти незаметные дымные кляксы, как падают под ними убитые лошади вместе с их всадниками и как этот огненный вал катится над французским строем, неся хаос и уничтожение. И сразу после этого огненного удара по расстроенному неприятелю тяжелым тараном ударяет неведомая кавалерия, над которой трепещут алые знамена. В подзорную трубу видно, как брошены истраченные в первом ударе пики, и всадники берутся за палаши. Взлетают вверх сокрушающие все полосы стали; всадники в странно невзрачной форме сминают ряды французской кавалерии. Им навстречу прорубаются два русских уланских полка, только и прикрывавшие фланг русской армии. Совместными усилиями вместе с незнакомцами Литовский и Татарский полки совершенно расстраивают и обращают в бегство доселе непобедимую кавалерию Мюрата, превращая почти верную победу Наполеона в столь же верное поражение.