Девушка А - Эбигейл Дин

– Поначалу они ведь терпеть меня не могли, – возмущался он. – Слишком молодой, слишком высоко взобрался. Слишком – как там они говорили, Ана? – слишком «революционный». А теперь хотят, чтобы я ужинал с ними в чертов выходной.

Весь вечер он был мрачнее тучи, критиковал стряпню Аны и так рьяно подливал вино, что оно скатывалось по ножкам бокалов и растекалось по деревянной столешнице.

– Слава богу, ушел, наконец! – сказала Ана. – Извини, Лекс.

Мы молча убирали со стола. Тарелки Ана расписала вручную; по мере того, как с них исчезала еда, проступали кипарисы и оливковые деревья.

– Не убирай бокалы, – попросила она. – Я открою еще бутылку.

Я взяла из раковины тряпку и вытерла со стола красные следы от вина. Мы уселись на улице друг напротив друга, скрестив ноги по-турецки, как дети, которые собрались играть в ладушки.

– Ну, – протянула я, – расскажи мне о свадьбе.

До знаменательного события оставалось три месяца. Они поженятся в Греции, на острове Парос. Там есть аэропорт; ну как аэропорт – просто низенькое здание, будто лачуга, да бетонная взлетная полоса.

В детстве Ана приезжала туда на каникулы и уже тогда безапелляционно заявляла отцу, что ее свадьба состоится здесь, и только здесь. Ей нравилась белая церквушка на вершине горы – на пике мира, как ей чудилось тогда. С наступлением сумерек оттуда был виден каждый огонек на острове, будь то машина или дом. Ана представляла, как какая-нибудь пара возвращается домой с ужина в автомобиле и по дороге выясняет отношения или же как одинокая вдова, лежа в постели, протягивает руку, чтобы выключить светильник перед сном.

– И всегда такие вот печальные картинки, – пояснила Ана. – Я была очень меланхоличным ребенком. – Она оторвала взгляд от неба, словно вспомнив, что рядом нахожусь я, и добавила: – Но без всяких на то причин.

– Я уже забронировала билеты. Жду не дождусь, – сказала я.

– Ты по-прежнему можешь приехать с кем-нибудь, если хочешь.

Я рассмеялась.

– Ну, если я успею закрутить с кем-нибудь роман – времени-то осталось всего ничего.

– Ты в любом случае не будешь одна. Далила тоже приедет.

– Да уж. Интересная выйдет встреча.

Даже в темноте я заметила, как Ана будто вспыхнула от неловкости. Ей очень хотелось бы, чтобы все мы, веселые, наряженные в шифон, сидели на церковных скамьях, на половине жениха. А что в итоге? Эви и Гэбриел не приглашены вовсе, а я и Далила не разговариваем. Мы с Эви долго изучали список приглашенных и вместе с тем открывали, насколько корыстолюбив Итан. Пришли к выводу, что ее место займет или член парламента, или же председатель благотворительного общества.

– Кто-нибудь до такой степени полезный, что никто не захочет сидеть с ним рядом, – заметила Эви, умолкла на мгновенье, а потом пожала плечами: – Ну, мы, в общем-то, и не дружили никогда.

– Лекс…

Ана подняла ладонь и потерла пальцами, словно пытаясь схватить в воздухе нужные слова.

– Иногда, – продолжила она, – мне просто становится интересно…

Она пристально смотрела на кухню в другом конце сада – пустую, утопающую в мягком свете. Наконец-то стало прохладно. Над нашими головами, сталкиваясь друг с другом, раскачивались на ветру дубовые ветки, и казалось, будто они пьянее нас. Ана поставила на землю бокал и вытерла слезинки в уголках глаз.

– Извини, – сказала она.

– Ничего, – ответила я.

– С Итаном непросто. Во всем у него должен быть успех. Школа, презентации, благотворительные дела. Наша свадьба. Ты знаешь, что он плохо спит, так ведь? Я проснусь среди ночи, а он читает или работает. И так было с самого начала. Сейчас я часто слышу, как он бродит по дому. А днем он, бывает, вдруг закрывается, и между нами образуется стена… и я не могу через нее перебраться. Не понимаю его. Мне достаточно, когда мы с ним счастливы вдвоем. Но для него все иначе.

– Успех любой ценой, – кивнула я.

– Да. Именно так. И человека, который по ту сторону стены… Я боюсь, что совсем не знаю его. Порой, когда, например, я задам какой-то глупый вопрос или скажу, что подготовиться к собранию можно и утром, он так на меня посмотрит… мне кажется, это кто-то другой, просто с лицом Итана. И… – Она рассмеялась. – Не могу сказать, что этот человек мне сильно нравится.

– Он когда-нибудь рассказывал тебе о нашем детстве?

– О чем-то рассказывал, – ответила Ана, – а о чем-то нет. И, знаешь, я отношусь к этому с уважением. Я ходила на его выступления. Знаю, сколько он выстрадал. Мне бы только… нашлось бы хоть что-то, что помогло бы мне его понять. Заставлять мне его говорить или нет? Можешь ли ты подсказать?

«Бросай его», – подумала я. Эти слова висели у меня на кончике языка; я чувствовала их вкус; слышала, как они прозвучат, когда слетят с моих губ. Тебе нужно понять, объяснила бы я ей, который из этих двоих на самом деле мой брат: человек, с которым ты давно знакома, или же тот, которого ты открыла для себя совсем недавно.

Но я представила себе, что будет, если я это все-таки скажу: Итан бродит по кучкам щебня, в который превратилось все то, что он выстроил.

– Просто жди его, – произнесла я. – Когда он становится таким, он просто уходит; туда, куда ты, как мне кажется, навряд ли захочешь за ним последовать. Но он всякий раз будет возвращаться – к тебе.

– Ты так думаешь?

– Уверена.

Она подалась вперед, коснувшись коленями травы, и взяла меня за руки.

– Спасибо тебе. – Слеза катилась по ее щеке, но Ана улыбалась. – Моя новая сестра.

* * *

Когда я подросла и уже поняла, куда уходит Итан, я каждый день стояла в прихожей, сжимая в руках подушку, и с нетерпением ждала его и Мать. Он учился в начальной школе на улице Джаспер в восьми минутах ходьбы от нашего дома, вверх по дороге, но мне каждый раз казалось, что перед тем, как вернуться домой – торжествующим и готовым, хоть иногда и неохотно, поделиться новыми знаниями, – он обошел весь мир. В третьем классе, когда Итану исполнилось семь, их учителем был мистер Грегс. На своих занятиях он обсуждал с учениками факт дня, слово дня и новость дня.