Империя ангелов - Бернар Вербер

Я так и делаю. Под крохотными ноздрями появляется ямочка.

Жак успокаивается.

Мне невдомек, что произошло только что. Таинство? Во всяком случае, я полностью забыл свое прошлое существование. Знаю, что должен что-то помнить, непонятно только о чем. Кстати, сколько раз я существовал раньше? Всего один? Вряд ли.

Итак, сейчас мне предстоит родиться.

Меня тянут к свету. Я слышу крики.

Моя мать.

Слышу властный голос:

– Тужьтесь, мадам. Вот так, не спешите… Дышите по-собачьи.

Моя мать принимается кряхтеть.

Другой голос:

– Это тянется уже не один час. Ребенок идет плохо. Придется прибегнуть к кесареву…

– Нет-нет, – говорит моя мать, – только не это. Я сама. Я справлюсь.

Она снова тужится. Меня тащат за собой плещущие вокруг волны. Я медленно продвигаюсь в узком тоннеле из темной плоти, скольжу ногами вперед на ослепительный свет. Пальцам ног ужасно холодно. Хочется снова спрятаться в тепло, но руки в резиновых перчатках хватают меня и волокут на мороз.

Мои ступни, а затем и колени уже вылезают наружу; потом ягодицы, потом живот. Меня тянут дальше. Под защитой остаются только руки и голова. Остальное тело отчаянно дрожит. Меня тянут все настойчивее, но я зацепился подбородком и упираюсь.

– Ничего не получится, он не выходит, – сообщает акушер.

– Выходит, выходит… – лепечет моя мать.

– Нужно небольшое рассечение, – советует голос.

– А без этого никак? – спрашивает моя мать без всякого воодушевления.

– Как бы не повредить ему голову, если продолжить тянуть, – отвечают ей.

Еще на мгновение мое тело остается на холоде, а голова в тепле, уши зажаты руками. Потом рядом с моим подбородком появляется лезвие. Ткани рвутся, напряжение вокруг меня спадает. Меня в последний раз дергают за ноги, и теперь моя голова выскакивает наружу.

Я открываю глаза. Свет буравит мне голову. Я торопливо сжимаю веки.

Меня хватают, я не успеваю понять, что со мной вытворяют. Меня держат за ноги и переворачивают вниз головой. Ой-ой-ой! Хватит так со мной обращаться! Я кричу от злости, они тоже кричат.

Ну и ну! Рождение точно западет мне в память. Я ору во всю глотку. Похоже, им это доставляет удовольствие. Все хохочут. Они надо мной насмехаются? Я полон сомнений и горько реву. Они знай себе смеются, передают меня из рук в руки. Что за баловство, что я им, игрушка? Кто-то теребит меня за пипку и говорит:

– Это мальчик.

Объективно, с ангельской точки зрения, он довольно уродлив… Рауль разглядывает новорожденного и в своей прежней манере покатывается со смеху.

– Да уж, невзрачное изделие!

– Думаешь, он станет лучше?

Врач объявляет, что мой клиент весит три кило триста. Рауль несильно хлопает меня по спине, как будто меня есть с чем поздравить.

– Все новорожденные выходят из матери немного сморщенными. Если прибегнуть к щипцам, получается еще хуже, от щипцов они становятся как вафли.

В общем, я родился.

– Какой милый! – радуются голоса, но мне все эти слова непонятны.

На этой планете принято орать. Они что, не умеют общаться шепотом? Здесь всего перебор: света, сквозняков, шума, запахов. Мне совершенно не нравится это место. Можно мне вернуться туда, откуда я явился? Но мое мнение никому не интересно. Все заняты непонятными мне обсуждениями – кажется, это для них важнее всего.

– Как вы назовете вашего мальчика?

– Жаком.

Галдежу нет конца. К моему дрожащему тельцу приближаются ножницы. На помощь! Ножницы – ужас, какие ледяные! – перерезают пуповину.

26. Рождение Венеры

Я помню свое прошлое существование. Я была очень богатым и очень могущественным китайским торговцем. Слуги носили меня в паланкине. Однажды на нас напали разбойники, всех пленили, заставили меня вырыть себе могилу и столкнули туда. Я умолял: забирайте все добро, только жизнь сохраните! Они столкнули ко мне в могилу одну из моих служанок: «Забирай, будет с кем позабавиться». Нас завалили землей. Земля забила мне глаза. Служанка задохнулась первой, я тоже почувствовал, что жизнь меня покидает. Я пытался выбраться, разгребая землю, но слишком был толст и неуклюж, чтобы добиться цели. Не надо было чревоугодничать на ночь глядя…

Я задыхаюсь. Ненавижу этот ужасный плен! Открываю глаза. В свою бытность китайским торговцем я умер в черноватом мире. Сейчас, открывая глаза, убеждаюсь, что мир вокруг меря имеет красноватый оттенок. Я нахожусь в угнетенном состоянии. Ко мне опять прижат труп.

Это Джордж, мой брат-близнец. Я, не желая того, его убила.

Я задыхаюсь и хочу отсюда выйти. Воздуху, воздуху! Я бьюсь, копошусь. Сегодня мое тело не такое тяжелое. Я стучу, колочу, жестикулирую. Обязательно рядом есть кто-то, кто поможет мне выбраться.

Теперь мы находимся у изголовья Венеры.

В ее сознании что-то происходит не так, как надо. Я пытаюсь проникнуть в душу младенца и убеждаюсь, что мне это не под силу. Здесь проведен предел нашей ангельской работе. Чтение мыслей наших клиентов нам не по плечу.

Наверное, ее мучает прошлое. Я тороплюсь оставить на ней отпечаток, но она вся дрожит, все время крутится, поэтому с наложением печати выходит промашка.

– У нее приступ клаустрофобии, – ставит диагноз Рауль.

– Уже?

– Конечно. Память о прошлой смерти порой оставляет следы. Для нее невыносимо находиться в замкнутом пространстве. На отпечаток у нас нет времени. Скорее, необходимо действовать!

Я подсказываю врачу-акушеру догадку о необходимости кесарева сечения.

Свет. Наконец-то свобода! Пара рук освобождает меня из тюрьмы, но ко мне все еще что-то прикреплено.

Это трупик Джорджа! Он обнимает меня, как будто не желает расставаться. Какая мерзость! Я умерла как мужчина с женским трупом в руках и рождаюсь как женщина, отягощенная мужским трупом.

Медсестры, вооружившись крохотными щипчиками, отрывают от меня пальчики Джорджа по одному.

– Тсс! Забудь прошлое.

Лишь только ее тельце оказывается в воздухе, я ставлю у нее над верхней губой ангельский отпечаток. Врачи слишком заняты проблемой отделения Джорджа и не смотрят на Венерину мордашку, иначе они заметили бы, что у нее под носом откуда-то взялась ямочка.