Стеклянные дома - Луиза Пенни

– Почему небо голубое? – спросила Рут. – Правда ли, что пицца – итальянская еда? Ты когда-нибудь ела цветные мелки?

Все уставились на нее.

– Может, не будем задавать глупые вопросы? А если по существу, то ответы на твои вопросы таковы: не знаю, не знаю и Эдмонтон. [5 - Эдмонтон – столица канадской провинции Альберта. Почему Рут упомянула этот город, можно только догадываться. ]

– На нем маска, – сказала Клара Арману, игнорируя Рут. – Это уже ненормально. Он сам ненормальный. Больной на голову. Она повертела пальцем у виска. – С этим я ничего не могу поделать, – ответил Гамаш. – Законы Квебека не запрещают закрывать лицо.

– Но это не паранджа, – возразила Клара.

– Ради всего святого, – перебила ее Рут. – В чем проблема? Ты что, не видела «Призрак оперы»? Он вот-вот начнет петь, а мы сидим в первом ряду.

– Ты не воспринимаешь это всерьез, – сказала Клара.

– Очень даже воспринимаю. Просто я не боюсь. А вот невежество меня пугает.

– Ты о чем? – осведомилась Клара.

– О невежестве, – повторила Рут, не слыша или делая вид, что не слышит предостережения в голосе Клары. – Все, что отличается от привычного, все, чего ты не понимаешь, немедленно воспринимается тобой как угроза.

– А ты, значит, образец терпимости? – спросила Клара.

– Ой, да ладно, – откликнулась Рут. – Есть же разница между «пугающий» и «угрожающий». Возможно, у него пугающий вид, готова с тобой согласиться. Но на самом деле он ничего не сделал. Если бы собирался, то, наверно, уже сделал бы.

Рут повернулась к Гамашу, словно ища поддержки, но он промолчал.

– Кто-то на Хеллоуин надевает в шутку костюм, – продолжила она, – при свете дня, и вам всем становится страшно. Тьфу. В Салеме вы бы дали себе волю.

– Ты подходил к нему ближе, чем кто-либо из нас, – обратилась Рейн-Мари к мужу. – Что это такое, по-твоему?

Он опустил глаза на щенков: они свернулись в клубок на полу, привалившись к Анри, похрапывающему и ворчащему во сне. Арман частенько завидовал Анри. До тех пор, пока рядом с его миской с водой не ставили миску с сухим кормом. Тут всякая зависть кончалась.

– Что я думаю, не имеет значения, – ответил Арман. – Он наверняка вскоре исчезнет.

– Вот только не успокаивайте нас, – сказала Клара, слегка смягчив улыбкой раздражение в голосе. – Я вам продемонстрировала свое, – она показала на мастерскую, – теперь покажите мне свое.

– Это лишь впечатление, – ответил он. – Бессмысленное. На самом деле я понятия не имею, кто он и зачем здесь.

– Арман, – настойчиво произнесла Клара.

И он сдался.

– Смерть, – сказал он и посмотрел на Рейн-Мари. – Вот такие у меня ассоциации.

– Смерть с косой? – спросила Рут утробным голосом. – Мрачный Жнец? Он не указывал кривым пальцем?

Она подняла собственный костлявый палец и показала на Армана.

– Я же не говорю, смерть в буквальном смысле, – сказал он. – Но мне кажется, тот, кто надел этот костюм, хочет, чтобы мы провели такую параллель. Он хочет, чтобы мы боялись.

– И я догадываюсь чего, – сказала Клара.

– Вы все ошибаетесь, – возразила Рут. – Смерть вовсе не так выглядит.

– Откуда ты знаешь? – спросила Клара.

– Оттуда, что мы старые друзья. Он приходит почти каждый вечер. Мы сидим в кухне и болтаем. Его зовут Михаил.

– Архангел? – удивилась Рейн-Мари.

– Да. Все считают, будто смерть – это и есть то ужасное существо, но в Библии именно Михаил посещает умирающих и помогает им в последний час. Он прекрасен, с этими его крыльями, которые он плотно прижимает к спине, чтобы не перевернуть мебель.

– Давайте-ка уточним, – сказала Рейн-Мари. – К вам приходит архангел Михаил?

– Давай-ка уточним, – сказала Клара. – Ты читала Библию?

– Я читала все, – ответила Рут Кларе, потом повернулась к Рейн-Мари. – Да, он приходит. Но ненадолго. Он очень занят. Однако заходит выпить и посплетничать о других ангелах. Этот Рафаил, скажу я вам, тот еще тип. Отвратительный, жестокий старикашка.

Кто-то из них издал неуверенное «хм».

– И что вы ему говорите? – спросил Арман.

– Арман, – произнесла Рейн-Мари предостерегающим тоном.

Но он вовсе не собирался подшучивать над старухой. Его разбирало искреннее любопытство.

– Я рассказываю ему о вас. Показываю ваши дома и делаю кое-какие предложения. Иногда я читаю ему стихи. «Из школы домой в семейный ад – / путь невеселый подростка, – процитировала она, задрав голову к потолку в попытке вспомнить. – Куда его велосипед свернет, / доехав до перекрестка? »

Они помолчали несколько секунд, осознавая смысл слов, от которых у них перехватило дыхание.

– Это твое? – спросила Клара.

Рут кивнула и улыбнулась:

– Я знаю, что это процесс. Откровенно говоря, от Михаила проку мало. Он предпочитает лимерики.

Арман не сдержался и хохотнул.

– А перед рассветом он уходит, – сказала Рут.

– И оставляет тебя? – спросила Клара. – Это как-то неправильно.

– Подумай, о чем говоришь, – прошептала Рейн-Мари.

– Мое время еще не пришло. Пока даже не близко. Михаилу нравится быть в моем обществе, потому что я не боюсь.

– Мы все чего-то боимся, – возразил Арман.

– Я хотела сказать, что не боюсь смерти, – поправилась Рут.

– Я думаю, это смерть боится ее, – сказала Клара.

* * *

– Дайте мне два таких, пожалуйста, – попросила Кэти Эванс, показывая на шоколадные пирожные с глазурью сверху.

Она помнила их с детства.

– А вам, мадам? – Жаклин повернулась к другой женщине.

К Леа Ру.

Она ее узнала; впрочем, ее почти все узнавали. Мадам Ру была членом Национального собрания Квебека, часто появлялась в новостях. У нее брали интервью на французском и английском в различных ток-шоу по всей провинции, интересовались ее мнением по разным вопросам. Она выражалась ясно и без всякой высокопарности. Шутливо, но без сарказма. Тепло, но без приторности. Она стала новой любимицей прессы.