Влюбленные безумны - Наталья Андреева

– Вы так хорошо знаете государя… Но я все же позволю себе надеяться…

Судя по виду Аннеты, та была довольна перепалкой. Положение спасла Екатерина Андреевна, хозяйка салона.

– Я хорошо знаю вашего мужа, графиня, – ласково сказала она Александре. – Это умнейший, образованнейший человек. И очень приятный в общении. Мой покойный муж всегда его выделял среди всех прочих. Он, должно быть, счастлив с вами. Вы ведь такая красавица!

Краем глаза Александра заметила, как вспыхнуло лицо Смирновой-Россет. Должно быть, после ухода графини Ланиной у подруг будет бурное объяснение. «Она чувствует во мне соперницу. Но я ведь ни на что не претендую! Но насмешек и оскорблений я терпеть не намерена».

Александра немного перевела дух и огляделась. С удивлением она заметила, что здесь, в салоне у Екатерины Андреевны Карамзиной, все очень скромно. Уютно, без кричащей роскоши, гости располагаются в простых соломенных креслах, на столе самовар, и, что удивительно, нет карточных столов. Худощавая брюнетка, чем-то напомнившая Александре старшую сестру, Мари, разливает чай и намазывает маслом тартинки из серого хлеба, которые с удовольствием берут из ее маленьких ручек гости. А ведь здесь находится весь высший свет Петербурга! Первые красавицы в бальных платьях, заехавшие ненадолго перед тем, как отправиться блистать, видные дипломаты, литераторы. И все ведут себя очень просто в этой тесной гостиной, где предлагают скромное угощение и совсем не говорят по-французски. Похоже, здесь именно это считается дурным тоном. И все охотно принимают правила хозяев.

– Наш Самовар-Паша, – шепнула Аннета, еле заметным кивком указав на брюнетку, разливающую чай. – Софья Николаевна Карамзина. Идемте, я вас познакомлю.

Александра была готова расцеловать эту женщину, так похожую на ее старшую сестру, но Софья Николаевна обошлась с ней довольно холодно.

«Неужели здесь все считают меня пустышкой? Безродной девочкой с дурными манерами, которая сумела выскочить замуж за старика-вельможу. И которой только и надо от него, что денег и возможности быть принятой в лучших домах. Ведь он в родстве со всеми, и они вынуждены меня терпеть, коль я его жена, – в отчаянии подумала Александра. – Я никогда не буду здесь своей. Они меня презирают, это видно по их взглядам».

Да, она, бесспорно, привлекает всеобщее внимание своим туалетом: изящной шляпкой, выписанной из Парижа и удлиненным вечерним платьем цвета сиреневых сумерек, сшитым согласно последней моде. Но как они смотрят! Дамы переглядываются меж собой, и, кажется, ее платье – главный предмет их живого разговора в углу гостиной. Но она скорее голову даст на отсечение, чем станет притворяться скромницей. И лицемерить, как все эти придворные, скрывая достаток, потому что сейчас так принято.

В имении родителей Александра жила в такой бедности, что теперь, выйдя замуж за одного из самых богатых людей России, радовалась роскоши как ребенок. А граф, словно любящий отец, ей потакал. Богатые туалеты лишь подчеркивали яркую, чувственную красоту его юной жены.

– Роскошная женщина эта графиня Ланина, – услышала вдруг Александра. – Просто роскошная! Charmante!

Сказано это было одним из присутствующих в гостиной мужчин, и намеренно сказано так, чтобы Александра это услышала.

«Что ж, я не такая утонченная, как та же Смирнова-Россет, но время бесплотных женщин ушло в прошлое. По мнению высшего света, я одета немодно. Слишком вызывающе. И веду себя вызывающе. Значит, надо установить другую моду».

– Мода – это я! – заявила Александра мужу, когда вернулась домой.

Алексей Николаевич рассмеялся.

– Я думал, что они переделают тебя, но, похоже, ошибся. Скорее ты переделаешь их. Но бой будет долгим и трудным.

– Салон Карамзиной что, самый модный в Петербурге? – спросила Александра.

– Уже нет. Хотя еще лет десять назад по тому влиянию на общественность, которое он оказывал, ему не было равных. Но это мода уходящего века великих поэтов. Уходит их время, Сашенька, на смену ему идет великая проза. Романтика была хороша, когда надо было бежать от реальности, потому что другого выхода не было. Когда всего было с избытком, страна процветала, в Европе было относительно спокойно. Сейчас же все понимают, что нужны перемены. Уже надо что-то делать, и одними мечтами и планами тут не обойтись. Хорошо, что ты побывала у Карамзиной, но завтра я отвезу тебя в другое место. Я покажу тебе будущее России. Ее прошлое ты уже видела.

– Куда мы едем? – спросила она у мужа, уже сидя в карете.

– В Михайловский дворец. Сегодня я представлю тебя великой княгине и, возможно, наследнику. Если он там будет.

– Я опять оделась не так? – в ужасе спросила Александра. – Обо мне снова станут злословить! Или, чего хуже, смеяться!

– Смеяться не посмеют, – спокойно ответил Алексей Николаевич. – Я занимаю в обществе слишком высокое положение. Не беспокойся, мой друг, по-моему, к тебе уже все успели привыкнуть. К твоим вызывающим туалетам и не менее вызывающим речам. К тому же, сегодня мы едем туда, где царит роскошь. Смеяться над тобой не будут, – повторил он.

Александра уже поняла: самое ужасное для светского человека, которым являлся и ее муж, и его кузина Аннета, и фрейлина Смирнова-Россет, было оказаться смешным, попасть в нелепое, глупое положение. Не так одеться, не то сказать, не того похвалить, или, чего хуже, споткнуться у всех на глазах, грубо нарушить этикет. И вызвать этим улыбку на лицах сильных мира сего, вслед за которыми начнут улыбаться и все остальные. Именно поэтому все придворные так похожи на заводных кукол. Они одинаково кланяются, одинаково говорят, и, кажется, одинаково думают.

«Что же такое на самом деле царский двор? – думала она, глядя в окно кареты на заснеженный Петербург. – Почему все так мечтают туда попасть? Со слов мужа я знаю, что придворным приходится жить в постоянном ожидании царской милости и при этом не забывать смотреть по сторонам, чтобы помешать другим себя опередить. И ведь из этого состоит вся их жизнь! Какие же невыносимо скучные люди! Но вдруг я ошибаюсь? Или чего-то не знаю? Во всяком случае, мне бы тоже хотелось этого попробовать. Оказаться там, где светит солнце. Где оно встает, а вечером ложится спать, где на протяжении всего дня можно видеть каждое его движение, каждую набежавшую на него тучку и каждую вспышку радости на его сияющем лике. Вдруг в этом и в самом деле есть что-то особенное? »