Я садовником родился - Наталья Андреева

– А имя?

– Имя я только предположил.

Минуты три Барышев напряженно раздумывал, потом обиделся:

– Кончай заливать. Если бы ты не был мне другом, я бы тебе…

И он сжал огромный кулак. Леонидов очень кстати вспомнил, что Серега имеет спортивный разряд по многим видам спорта. В данном случае особенно следовало подумать про дзюдо.

– Я пошутил, – он тут же сделал обходной маневр. – Дело было так. Прогуливаясь в это воскресенье с ребенком от первого подъезда ко второму, я встретил своего бывшего одноклассника Николая Лейкина, приехавшего навестить приболевшую продавщицу. Мы минут десять постояли, поговорили о том о сем, потом Лейкин дал мне свою визитку и ушел. Взять на работу в цветочный павильон девушку по имени Лилия очень в Колькином духе. В школе он был романтиком. Да и сейчас… – Алексей слегка кашлянул: – В общем, своеобразный парень.

– Что ж. Значит, ты этого Лейкина знаешь?

– Знал. Когда мы школу-то закончили?

– И телефончик свой он тебе, конечно, оставил?

– Конечно, оставил. Ведь мы одноклассники.

– Это хорошо, – хмыкнул Серега. – Потому что Лейкин – единственная наша зацепка. Иными словами, фигурант. У него с покойной был роман.

– А туфля?

– Что?

– Чей туфля?

– Понятия не имею!

– Что, так никому и не подошла?

– Леонидов, ты что, Золушку мне предлагаешь искать? С тридцать девятым размером ноги?

– Какой размер обуви у ее матери?

– Вот, прихватил на всякий случай. Вдруг да поможет? Взгляни.

Барышев достал из кармана пачку фотографий:

– Она такого же роста, как и ее дочь, примерно сто пятьдесят пять сантиметров. И ножка маленькая.

Большинство из снимков были семейными. Алексей внимательно начал их разглядывать. Это было какое-то карликовое семейство: маленькая мама, маленький папа, маленькие дети, потому что все члены семьи мужского пола были не намного выше Лилии. А ее саму Алексей узнал с трудом. Девушка на фотографии была юной и милой, хотя и некрасивой. Не то что труп с ногами в луже, даже повидавшему виды Алексею показавшийся ужасным с этими странными шрамами на лице.

– Сколько ей было лет?

– Двадцать три.

– Двадцать три? ! А вчера выглядела такой старой!

– Смерть, знаешь, никого не красит. Тем более такая. Она, между прочим, всю жизнь прожила в твоем доме. С родителями и братом. Ты должен был часто ее видеть, – тихо сказал Барышев.

– Ну не помню я ее! Не помню, и все! Некрасивая девица, маленького роста, наверняка тихоня. Глазки в землю, непременное вежливое «здравствуйте». Может, Сашка ее и знала. Но я-то в этом доме не так давно живу!

– Не ори. Кстати, а почему ты вчера был не на машине?

– Ха! Так она теперь ночью на платной стоянке! Потому что магнитолу у меня, по-русски говоря, свистнули.

– Вот. А дело это теперь на меня повесили. Об ограбленных машинах. В вашем дворе это, между прочим, частенько происходит. Когда магнитолам того самого. Ноги приделывают. А почему ты, гражданин Леонидов, в милицию не заявил?

– Потому. Я прекрасно знаю, какой шанс найти вора. И не хочу терять драгоценного времени.

– Вот она, значит, теперь какая, твоя гражданская позиция!

– Мне уже стыдно, – ехидно сказал он. – Но не до такой степени, чтобы я подал заявление, так ты особо не старайся. Давай по существу. Что у тебя есть кроме Лейкина?

– Ни-че-го. Ты прав на сто процентов: тихоня, скромница, внешность ниже среднего, никаких особых талантов. Не было ни одного повода, чтобы ее убивать. Дружная семья, мама, папа, я. И братик. Студент-очкарик. Квартира трехкомнатная, достаток средний. Лейкин своим девицам неплохо платит, между прочим.

– Как он за ней ухаживал?

– А я знаю?

– А вот узнай. Тебе непременно надо узнать, во-первых, чьи туфли были в пакете…

– Опять!

– Черт, что там еще было? Кефир, йогурт и две сдобных булочки?

– Да.

– А живет с родителями и братом?

– Ну да.

– А на работе у нее ты был?

– Был.

– Там тепло, холодно?

– Нормально.

– Да тебе-то, может быть, и нормально. Медведь. Обойди все Лейкинские павильоны.

– Зачем?

– Температуру воздуха выясни, вот зачем. А причину я тебе потом скажу. Черт, придется, видимо, моей жене заняться икебаной.

– Ты все время слова какие-то неприличные говоришь, коммерческий. А этого Лейкина, между прочим, можно просто взять за грудки и как следует потрясти. Он и расколется.

– Что ж, потряси. Признание в убийстве ты, может быть, и вытрясешь. А вот истину вряд ли. А если это не он? Если это и в самом деле маньяк?

– Да? Маньяк? Одной жертвы? Маленький такой маньячок. Исполосовал девчонке лицо и шею, снял ботинки, опустил ноги в воду и успокоился.

– Погоди, Серега, еще не вечер. Еще не вечер… – с грустью повторил он. Интуиция сыщика Алексея редко подводила.

3

Вечером Алексей, словно бы невзначай поинтересовался у жены:

– Сашенька, а ты знаешь, что такое икебана?

– Допустим, что знаю. Неужели и ты тоже знаешь? Слово не из твоего лексикона.

– Милая, да ты считаешь меня дураком!

– Лешенька! Ты последнее время все больше о кредитах и процентах. Мне иногда даже кажется, что рядом со мной в постели не муж лежит, а книга бухучета «Алексера», – ехидно сказала жена. – И вдруг этот талмуд заговорил об искусстве создавать цветочные композиции! Милый, ты не заболел?

– Здоров. Так тебе это интересно?

– Очень!

– Честно?

– Мне безумно интересно. Как и все, что не касается твоей работы.

– Так вот, – торжественно сказал Алексей: – Ты не хотела бы заняться икебаной? Это ж такая радость творчества! Такое счастье!

– Уже занимаюсь. Моя самая удачная композиция пятнадцать минут назад уснула наконец. И я счастлива.

– Да что ты говоришь? – тут же встрепенулся Алексей. – Ксюша уснула?

– Да.

– А Сережа?

– И Сережа. Уже одиннадцать часов, а у него первая смена. Я его предупредила, что в больное горло больше не поверю. Так что, займемся икебаной?