Всё зеленое - Ида Мартин

– Для детей я тоже бесплатный, – с укором произнес Волк.

– Привет, – Кролик протянул ребенку руку: – Ты кто?

– Я Слава.

– А я Кролик.

– А почему не зайчик?

– Потому что зайчики дикие и живут в лесу, а кролики домашние и ручные.

– У тебя есть хозяин? – удивился Слава.

– У меня есть хозяйка, – Кролик кивнул на меня.

– Правда? – ахнул мальчик. – Он ваш?

– Мой.

– А Волк тоже ваш?

– Нет, Волк приблудный.

– Чего это я приблудный? – возмутился Волк. – Я же дикий! Где вы видели ручного Волка?

Кролик усадил Славу к себе на колени, но, вместо того чтобы смотреть в камеру, мальчик попытался ткнуть ему пальцем в глаз. Амелин вовремя отдернулся.

– Ты правда Кролик?

– Конечно.

– Любишь морковку?

– Я люблю яблоки.

– Мам, дай яблоко, – потребовал Слава.

Женщина полезла в сумку.

– Я сейчас не голодный, – признался Кролик.

– Мам, дай яблоко!

– Ты же слышал, Кролик сказал, что он не хочет кушать.

– Дай яблоко… – Мальчик оказался упертый.

Мама со вздохом протянула ему яблоко.

– На. Ешь, – Слава ткнул его в маску: – Я хочу посмотреть.

– Давай мне, – предложил Волк. – Я съем.

– Нет, – отрезал мальчик. – Волки яблоки не едят.

И с еще большей силой стал пихать яблоко в резиновую кроличью морду:

– Ешь!

Осторожно заведя руку ему за спину, Кролик принялся щекотать мальчишку и, пока тот, извиваясь, визгливо хохотал, второй рукой аккуратно забрал яблоко и передал мне.

Перестав дергаться, Славик тут же заметил пропажу:

– А где яблоко?

– Я его съел.

– Как съел?

– Ну ты же хотел, чтобы я его съел?

Мальчик схватил его руку, Кролик показал пустую ладонь, но настырный ребенок полез проверять и вторую руку.

– А ты какие-нибудь стихи про кроликов знаешь? – спросил Амелин.

– Зайку бросила хозяйка… – подсказала мама.

– Под дождем остался зайка… – продолжил мальчик.

Женщина взглянула в окно, воскликнула:

– Боже мой, Слава, наша станция, – подхватила сына под мышки и утащила на выход, а яблоко осталось у меня.

Только они скрылись, как с соседних кресел к нам перебралась расфуфыренная женщина лет тридцати и тихим, заговорщицким голосом произнесла:

– Ребят, а можно я тоже вас пофотографирую? Мне в Фейсбук пост писать нужно, а в голове ни одной мысли. А так ваши фотографии размещу и подпишу, что в электричках весело ездить. Только сядьте рядом.

– Сто рублей, – нагло заявил Лёха.

Она согласилась.

Я собиралась пересесть, чтобы не портить им кадр. Но женщина попросила остаться. Потому что из-за красных волос я похожа на Красную Шапочку и очень гармонично смотрюсь рядом с Волком.

Над Красной Шапочкой Лёха так долго угорал, что привлек внимание всего вагона.

Возле нас нарисовались три малолетние девчонки в коротких юбках с ярко накрашенными губами. Одна из них прямиком плюхнулась Кролику на коленки, а вторая приткнулась к Волку.

– Можешь отойти? – довольно невежливо сказала мне третья, собираясь фотографировать подруг.

Однако ответить я ничего не успела.

Дико взвыв и прорычав «Вам сколько лет? », Волк принялся судорожно отпихивать девчонок от себя, точно заразу:

– Идите на фиг. Отвалите.

Девчонки сначала возмутились, почему ребенку можно, а им нет, но потом стали хихикать и еще больше насели на Лёху.

В итоге одна дотянулась до ушей Волка и сорвала маску.

Перед ними предстал взмокший, разрумянившийся и симпатичный, как никогда, Лёха. Синие глаза сияли. Щеки пылали. Длинный зарубцевавшийся шрам на левой щеке покраснел и придавал его смазливой физиономии оттенок брутальности.

Девчонки оторопели и смутились. Вредное, хулиганское выражение на их лицах сменилось кокетливыми улыбочками.

– Отдай, – Лёха протянул руку.

Девчонка с маской в руке оживилась и попятилась:

– Это ты свой шрам под ней прячешь?

– Это чтобы ты не ослепла от моей красоты. Быстро отдала!

– Не-а.

Лёха рывком привстал. Девчонки шарахнулись назад, и та, что с маской, перекинула ее своей подруге.

– Вы че, оборзели?

Лёха вскочил и кинулся за ними по проходу. Послышался радостный визг и шум.

Мы с Кроликом поднялись посмотреть. Народ в вагоне со смехом наблюдал за происходящим.

Одна из бывших Лёхиных подружек от обиды написала на него заявление в полицию, обвинив в домогательстве, и, хотя потом очень быстро заявление это забрала, потому что оно было липовое, Лёху все равно долго песочили, угрожали статьей и запретили приближаться к несовершеннолетним девушкам в принципе.

Он загнал одну из них на сиденье, навис и уже собирался отнять маску, как вдруг, резко отшатнувшись, крикнул нам:

– Заберите у нее маску. Мне нельзя, а то посадят.

– Давай я, – отозвался Амелин так, словно, кроме нас, вокруг никого не было. – У меня справка из психдиспансера, мне ничего не будет.

В вагоне повисла тишина. Смех прекратился. Опасаясь, что Амелин подойдет к ней, девчонка сама протянула Лёхе маску.

Больше до Москвы нас никто не беспокоил.

Пока мы шли до электрички, пока ехали на ней, мне казалось, что самое главное – вернуться домой, и тогда все будет хорошо. Но уже в метро, в битком набитом вагоне на Кольцевой, я вдруг осознала, что после трех недель, проведенных вместе в деревне, после всего, что там произошло, пара районов между нами теперь превратятся в огромное расстояние.

– Ты чего? – Амелин заглянул в лицо. – Тебе больно? На ногу кто-то наступил?

Он поискал глазами возможного обидчика.

Мои руки за его спиной еще крепче сжались в замок.

– Давай зайдем, где-нибудь поедим?

– А как же спать?

– Может, не будем спать?

– Как, вообще?