Наследник империи, или Выдержка - Наталья Андреева

Разразился жуткий скандал. Я бы даже сказал: скандалище! И хотя главный редактор говорила: «жареные факты нам нужны» и «давненько не поддавали такого жару», меня-таки выперли. Певичка подала на газету в суд. Аргумент веский: я перед ее очами даже не предстал. Какое там согласовать! Хорошо, что взял псевдоним. Она так и не догадалась: откуда? кто источник? Кстати, написал я чистую правду. Я вообще врать не умею. И не люблю. Газете вчинили такой иск, мама не горюй! Она и не горевала. Моя мама. Сказала: «Это не та работа, которая тебе нужна, Леня». Но я упрям. Должно быть, в отца, который всего добился терпением и трудом. И я вновь отправился искать работу.

В следующей редакции я продержался полгода. На этот раз мы не сошлись характерами с женой главного. То есть она-то сошлась и захотела «стать мне лучшим другом», параллельно «повысив мою квалификацию», но я понял, что мне это не нужно. Моя квалификация зашкалила где-то под Парижем, в дешевом публичном доме. Я не помню, сколько их было. Сколько было черных. Потому что в то время считал белых. С тех пор я отказался ее повышать. Квалификацию. К тому же я втайне симпатизировал главному. Настолько, что физически не мог наставить ему рога. Тем более жена его все время говорила: «Где-то я тебя видела? » Вот этого не надо! И я потихоньку смылся, пока меня не опознали.

В следующем месте у меня случился бурный роман. Мы слишком много времени проводили вместе. Взыграло ретивое, нахлынули чувства. Я вовремя опомнился. И это мать моих будущих детей? Дымит, как паровоз, бутылками глушит текилу, литрами кофе. Да, она умна, я бы даже сказал, талантлива. Вот из нее получится писатель. То есть писательница. Такие и идут из журналистики в литературу. Но я-то здесь при чем? Если туда пойдет она, мне дорога закрыта. Два писателя в семье – многовато. Даже я это понимаю. Что же касается детей… Сомневаюсь, что она может родить и одного. Не говоря уже о его здоровье. Нет, такого я допустить не мог. Если дело дойдет до совета директоров (а я уже к этому близок), то тут только слияние капиталов. Без вариантов. И пятеро детей.

В общем, я ушел. Москва – большая деревня. Сменить за два года три редакции – это уже диагноз. В четвертую меня не взяли. В пятую тоже. Какое-то время я сидел без работы. К тому времени, чтобы не выделяться, я стал жить, как все мои ровесники, сами зарабатывающие на хлеб насущный. По средствам, не считая шмоток, которыми меня снабжала заботливая мама. Но ей я отказать не могу. Ведь я нежный и любящий сын, поэтому и хожу до сих пор в ботинках за семьсот долларов. И это еще самые скромные! Но пуповину я оборвал. Снял квартиру в Москве, поменял машину, питаюсь преимущественно в фастфуде да в ресторанах и на банкетах, куда заносит нелегкая журналистская судьба. Потеря работы сказалась на моем бюджете. Мне вскоре должно стукнуть тридцать. Это, доложу я вам, рубеж! Негоже просить денег у мамы даже такому инфантильному типу, как я. Стыдно. Что скажет папа?

– Ну что, Леонид? Нагулялся?

А дальше только МГИМО и совет директоров. Не мы выбираем – нас выбирают. Для кого-то это предел мечтаний. Но какой смысл мечтать о том, что дано тебе от рождения? Тогда это уже не мечта, а скука смертная.

И я решил попробовать еще раз. Последний. Если уж тут не получится – то все. Полная и безоговорочная капитуляция. Леонид Петровский как личность не состоялся. И я попробовал. Меня взяли на работу в глянцевый журнал, почти гламур, но… Помощником фотографа. И с испытательным сроком.

Я стоял, смотрел на Сгорбыша и думал: «Это конец. Теперь только совет директоров». В тот момент я был уверен, что не продержусь на новой работе и полгода. Мысленно я уже подбирал себе галстук и костюм. И остановился на полоске. Полоска делает меня солиднее, зрительно увеличивая в размерах мое тощее тело. Безусловно, полоска. А галстук? Надо посоветоваться с мамой. Лучше ее в галстуках никто не разбирается.

– О чем думаешь, сынок? – спросил Сгорбыш.

– О галстуке, – честно ответил я.

– Кхе-кхе… – закашлялся он. – Не рановато ли тебе думать о галстуках? Ты еще мальчик. Сынок. Кхе-кхе…

Я тут же подумал: курит. Словно подслушав мои мысли, Сгорбыш предложил:

– Ну что? Закурим?

– Я не курю. Только марихуану.

– Кхе-кхе…

– Когда накатит, – поспешил добавить я. Еще подумает, что я наркоман! От вредных привычек я избавился приблизительно в то же время, когда зашкалила сексуальная квалификация. И в том, и в другом случае был передоз.

– И часто с тобой это случается?

– Раз в год, – ответил я, не моргнув глазом.

– Ну, ничего. Терпимо, – с облегчением вздохнул Сгорбыш. – Вот со мной чаще.

– Вы курите марихуану? !

– Кхе-кхе… Сынок… – Сгорбыш даже поперхнулся. – Кхе-кхе…

«Пьет! Он пьет! » – тут же подумал я и не ошибся. Вскоре выяснилось, зачем меня взяли на такую странную должность. Для чего фотографу нужен помощник? В чем заключаются мои должностные обязанности? Меня вызвали в кабинет шеф-редактора, и строгая дама, затушив в массивной пепельнице сигарету, сказала:

– Присаживайтесь, Леонид.

Она была старше меня лет на двадцать, и я подумал, что за свои честь и достоинство могу быть спокоен. Возможно, мы станем друзьями. Настоящими. В том смысле, что нам не обязательно делить постель, если нас объединит общее дело. И я улыбнулся. Она не выдержала и улыбнулась в ответ. Магия моей улыбки посильнее, чем заклятия колдунов, разрекламированных в газетах и журналах. Они врут, а я весь как на ладони. И улыбка моя честная. Открытая. Потому мне и улыбаются в ответ. Итак, она улыбнулась и сказала:

– Вы будете работать со Сгорбышем. Я на вас очень рассчитываю, Леонид.

– А что я должен делать?

– Видите ли… – она слегка замялась. – Я могу быть с вами откровенной?

– Да, конечно!

– Павел Сгорбыш – гениальный фотограф. Но… Он пьет.

– Ах, вот оно что!

– И он не в ладах с современной техникой. Слабо разбирается в компьютерах и ненавидит цифровые фотоаппараты. Меж тем…