Наследник империи, или Выдержка - Наталья Андреева

– Я понимаю. С цифрой работать проще. Так быстрее.

– Именно. Ваша задача: следить, чтобы он не сорвался.

– То есть не давать ему пить?

– Не совсем так, – мягко поправила она. – Трезвенником ему не стать никогда. Но он должен пить в меру. Не уходить в запой и каждый день появляться на работе. Хоть к полудню, но появляться. А задача номер два – обрабатывать снимки. Я имею в виду цифровую фотографию. Как у вас с компьютером?

– Порядок, – заверил я. – Там нет ничего сложного. В программах. Они прилагаются к любому цифровому фотоаппарату. Их надо только установить. А дальше компьютер сам все подскажет. Успевай на кнопки давить!

– Вот и отлично! – обрадовалась она. – Попробуйте объяснить это Павлу Александровичу. Если у вас получится, – и она глубоко вздохнула, – я буду вам очень признательна, Леонид.

Я не ошибся: расстались мы друзьями. Главное, я понял, что от меня требуется. И решил немного потерпеть. Ведь она сказала, что Сгорбыш – гениальный фотограф. Бог был ко мне более чем щедр. Он сделал меня красивым и богатым. Он дал мне все, что только возможно. Кроме одного. Я уже стал подозревать, что он не дал мне таланта. Ни единого. Кроме таланта улыбаться так, что люди невольно улыбаются в ответ. Сгорбыш, в отличие от меня, и беден, и некрасив. Я молод, он стар. Но я бездарен, в то время как он – гениальный фотограф. Не я так сказал. Мне сказали. Люди признают за ним талант. Я должен понять, что это такое. Иными словами, я должен раскрыть секрет гениальности. Иначе я никогда не стану писателем. А хочется.

И я стал присматриваться к Сгорбышу. Сначала мы не ладили. Он относился ко мне настороженно, я же не люблю лезть людям в душу. Заискивать не умею, оказывать мелкие услуги не люблю. Не забывайте: я материально не заинтересован. У меня за спиной запасной аэродром (лучше сказать космодром) – фирма моего отца. Поэтому я могу делать все, что мне вздумается. И говорить тоже. Спасает меня природная доброта. Антипатия Сгорбыша была мне понятна. Я молод и красив. А он стар и уродлив. Плохо одет. Однажды он спросил:

– И много у тебя было женщин, сынок?

Мы стояли возле моей машины. Я уже сказал, что поменял дорогую на дешевую, но у него ведь и такой не было. Стоит ли говорить, что это была иномарка? Но из салона, потому что подержанных мои родители не признают. Меня бы не впустили в ворота их особняка, явись я на подержанной машине. Похоже, в одежде и обуви Сгорбыш не разбирался, а вот иномарка произвела на него впечатление.

– И много у тебя было женщин, сынок? – спросил он.

– Достаточно, – осторожно ответил я, потому что не понял: за всю жизнь или за один раз? И попытался-таки вспомнить: сколько же было черных, раз белых я сосчитал? Пока я решал в уме эту сложную арифметическую задачу, Сгорбыш обходил мою тачку, цокая языком:

– Це-це-це… Подарок, да?

– Да, – кивнул я.

– От женщины?

Моя мама была женщина, мало того, женщина на двести процентов, поэтому я опять сказал:

– Да.

– Да ты, сынок, везунчик!

– Не могу с этим не согласиться.

– За каким чертом тебе эта работа? – зло спросил Сгорбыш.

– Я хочу понять принцип.

– Принцип? – удивился он.

– Говорят, вы гениальный фотограф…

Он хмыкнул с довольным видом. На его лице появилось подобие улыбки. И он сразу же стал симпатичнее. Отметив это, я продолжал подлизываться:

– Я хочу, чтобы вы и меня научили.

– Этому научить нельзя! – отрезал он.

– Почему?

– Потому.

Я подумал, что он жадничает. Не хочет делиться секретом. Оно и понятно: я ему никто. Человек в его жизни временный. Значит, надо стать в ней величиной постоянной. Я не хотел перед ним заискивать, но попытался его понять. К примеру, его нелюбовь к цифре. Я имею в виду цифровые фотоаппараты. На мой взгляд, неудобно как раз возиться с пленкой. Но Сгорбыш мое мнение не разделял.

– Цифра… – презрительно говорил он. И надо было слышать, как он это говорил!

Представьте себе старый дом, старое крыльцо в нем и старую дверь. Представьте, что она открывается. Медленно поворачивается на ржавых петлях. И раздается скрип. Вот так и он скрипел:

– Ци-и-ифра… Это ж такая морока!

– Какая морока? – не соглашался я. – Сплошные удобства! Автоматический режим. Самонаводящийся фокус. А снимки? За вас же все сделает компьютер. На нем такие штуки можно вытворять! А что такое пленка?

Я разразился тирадой в защиту цифровых фотоаппаратов, памятуя указания шеф-редактора. Если я сумею уговорить Сгорбыша перейти на современную технику, меня ждет премия. И я заливался соловьем. Сгорбыш смотрел на меня подозрительно, но слушал.

– Но это же так сложно, – вздохнул под конец он.

– Чего ж там сложного? Включаете компьютер…

– Как-как?

Он смотрел на меня с ужасом. Продвинутые пользователи, объясняю вам. Будьте снисходительны к таким, как Павел Сгорбыш. Для вас все проще пареной репы. Но тем, кому до пенсии два шага… Это не спор о том, что лучше – аналоговая фотография или цифровая. Это конфликт поколений. Отцов и детей, дедов и внуков. Чем стремительнее развивается технический прогресс, тем он глубже.

Я, тридцатилетний парень, продвинутый пользователь, чувствую себя динозавром, когда за соседним столиком в кафе разговаривают о компьютерах четырнадцати-пятнадцатилетние подростки. С тем, в чем я разбирался при помощи опытных педагогов, они родились. Так называемое поколение «next» все схватывает на лету. Эти пацаны спокойно лезут в любые опции и переделывают все под себя. Они не просто на «ты» с этим миром. Он их боится до дрожи, потому что вынужден меняться. Это они его вынуждают. Между ними и мной – пропасть. Что уж говорить о Сгорбыше! Там не пропасть. Там – Вселенная. Пропасть еще можно преодолеть. По крайней мере, видно противоположный берег. Тот, где находятся они. А Вселенная бесконечна. Известно лишь, что в одной из ее галактик есть высший разум.

Поэтому не надо удивляться, что для наших бабушек и дедушек проблема состоит уже в том, чтобы включить компьютер. Не для всех. Но к тем, кто просит выставить дату на мобильном телефоне, будьте снисходительны. Я поначалу тоже кричал: