Последняя камелия - Сара Джио

– Больше ничего не хотите, мистер Прайс?

Финансовые проблемы моей семьи – не его дело.

– Я могу помочь, – сказал он.

Я с трудом улыбнулась:

– Не обижайтесь, но мы не нуждаемся в помощи.

– Я могу предложить вам работу. Хорошую работу – там вы сможете применить свои способности.

– Но я же вам только что сказала: я работаю здесь.

Над дверью зазвенел колокольчик.

– Цельнозерновой еще остался, Флора? – спросила миссис Мэдисон, наша постоянная покупательница.

Эта старая вдова жила на ужасающе маленькую пенсию, и папа велел мне всегда давать ей свежий хлеб бесплатно.

– Да, мэм, – ответила я, с улыбкой оборачиваясь к ней. – Только самое лучшее. – Я протянула ей буханку цельнозернового, еще теплую, и она начала рыться в кошельке.

– Не нужно, – улыбнулась я. – Папа просил не брать с вас денег.

Ее глаза засветились.

– Спасибо, милая моя, – сказала она, укладывая буханку в корзинку.

Мистер Прайс обернулся и тоже улыбнулся:

– Разве не прекрасно проделывать это изо дня в день, понимая, что деньги – ничто?

Я саркастически рассмеялась.

– Послушайте, сэр, не знаю, что вас не устраивает, но, пожалуй, пора нам распрощаться.

Он засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул конверт. И я увидела, что он набит деньгами. Мистер Прайс положил его на прилавок.

– Выполнив работу, сможете получить в десять раз больше.

Я разинула рот.

– Я вам уже дал мою карточку. Позвоните, когда будете готовы.

Я открыла конверт, пересчитала купюры и вытаращила глаза. Денег с лихвой хватало, чтобы заплатить за аренду. Кивнув мне на прощание, мистер Прайс направился к выходу.

Я позвонила ему через неделю, после того, как на аллее позади булочной на папу набросился громила, который выколачивал долги. Отец прибежал на кухню с окровавленным лицом.

– Мистер Прайс, это Флора Льюис, – дрожащим голосом произнесла я в трубку. – Я готова поговорить с вами о той работе.

– Вот и хорошо, – ответил он. – Я чувствовал, что вы позвоните.

Ветер обдувал мое лицо на причале, возвращая меня в настоящее. Нет, родители никогда не должны узнать правду о моей поездке в Англию. Мама вытерла слезу и сказала:

– Я так горжусь тобой.

Я поцеловала ее в щеку и, подойдя к трапу, показала контролеру свой билет. Последний раз взглянув на родителей, я ощутила свою вину перед ними. Папа с мягкой улыбкой на круглом лице; мама с руками, деформированными артритом. Как они справятся без меня? Но я знала, что мне надо уехать. Мне не терпелось увидеть мир за пределами булочной, хотя бы узнать, что такой на самом деле существует.

– Обещай мне, что будешь осторожной, – крикнула мне с причала мама, а папа двинулся в мою сторону. – Обещай, что не останешься там слишком долго.

Я кивнула. Ветер сдул в сторону пелену дождя, обдав мое лицо крупными брызгами.

– До свидания, – крикнула я. – Я напишу вам, когда устроюсь.

– В добрый путь, милая, – сказал папа, засовывая мне в карман рулет с корицей, завернутый в вощеную бумагу. – А то пароход отчалит без тебя.

Я помахала рукой и пошла на судно, на этот раз не оборачиваясь.

– Плывете в Англию, одна?

Я повернулась и увидела мужчину, прислонившегося к перилам на верхней палубе в нескольких футах от меня. Примерно моего возраста – может быть, на несколько лет старше, в сером костюме и низко надвинутой на лоб шляпе в елочку. Я кивнула и пошла дальше – в конце концов, какое ему дело до моих планов? – но он обезоруживающе улыбнулся.

– Помню, как я первый раз плыл один через Атлантику, – сказал незнакомец, приближаясь, словно мы были старые друзья.

Мне понравился его британский акцент, и я задумалась о том, что он делал в Нью-Йорке.

– Мне было девять лет, и я перепугался до смерти.

– Вот как? – каменея, проговорила я. Я надеялась, что скрываю свои чувства, а чувствовала я себя, как маленькая девочка, которую оторвали от родителей. – А вот я совсем не боюсь.

Он кивнул, взглянув на мой чемодан, но я быстро спрятала его за спиной. Папин чемодан выглядел не очень эффектно, но другого у нас не было. Холщевина износилась и ободралась, а медные петли потускнели и стали бурого цвета.

– Так что вас влечет в Англию? – спросил он, сняв шляпу и вертя ее на указательном пальце.

Я судорожно искала ответ. Что сказать?

– Я, я… – замялась я. – Собираюсь работать в Лондонской оранжерее.

Глаза незнакомца заинтересованно расширились.

– Правда? Значит, вы ботаник?

– Ну, – начала я в надежде, что он не заметит моего смущения, – я…

– Моя мать любила ходить в Лондонскую оранжерею, – произнес он. – Это место заслуживает внимания.

– Да. Ну, я должна буду…

– Где вы будете работать? – спросил он, шагнув ко мне. – Я имею в виду, в какой теплице?

– М-м-м… ну, наверное, во всех.

Он кивнул и протянул руку:

– Меня зовут Десмонд.

Его зеленые глаза искрились теплым светом.

– Флора, – ответила я, быстро спрятав полоску бумаги, на которой был напечатан номер моего скромного места, явно далекого от воображаемой отдельной каюты, которую занял мой собеседник. – Я, пожалуй, пойду.

Подошел стюард.

– Могу я проводить вас до вашей каюты, мисс?

Я кивнула, оглядывая огромный океанский лайнер.

– Увидимся, – сказал Десмонд, снова надев шляпу и коснувшись края полей, и стал подниматься на верхнюю палубу.

– Вы в первом классе? – с сомнением в голосе поинтересовался стюард, посмотрев на трап, где скрылся Десмонд.

– Нет. Боюсь, что я, ммм, в третьем.

Он хмыкнул и подозвал другого стюарда, помоложе, который провел меня на нижнюю палубу, а потом еще ниже, в самое чрево корабля. Мы спустились в грязный полутемный коридор, и стюард остановился у какой-то двери без надписи.