Восхищение - Александр Матюхин

Честно говоря, по сравнению с первыми двумя вариантами этот показался правдоподобным. Я потер виски, пытаясь задавить тугую, глухую боль.

Как-то не сходилось.

Спустя несколько минут дверь кабинета Игоря Сергеича отворилась. Катя прошла по коридору, обратно в приемную, задержалась у менеджера, что-то спросила, кивнула и вышла.

Я рванул следом. Толкнул плечом дверь, вывалился на улицу, огляделся. Коричневые сапожки выделялись на белоснежном покрывале нечищеного зимнего тротуара. Катя подошла к автомобилю – ярко-красному «Рено-Сандеро», открыла дверцу.

Вдруг в голове мелькнула мысль: я не увидел ее глаз. Эта мысль зародилась и начала жечь, словно я прислонил палец к нагревающейся конфорке да все никак не хотел его убирать.

Какого цвета ее глаза? Что скрывается за темными очками? Что-то редкое, ценное и красивое? Может быть, там будут те же самые глаза, которые я видел вчера?

Может ли такое случиться?

Я бросился к своему автомобилю, перебежал через дорогу, срезая путь, запрыгнул в салон. Все это время я не сводил взгляда с Кати. Она села в авто, завела мотор.

У меня дрожали руки. Я глубоко вздохнул, стараясь справиться с волнением.

Кем бы там она ни была – Катей, ее двойником, призраком, черт бы его побрал, – я разберусь. Мне просто надо будет заглянуть в глаза.

Вообще говоря, я не собирался убивать людей. Мне хватало кошек. Может быть, я бы вообще подавил скрытое желание разглядывать чьи-то радужки, пытаясь откопать в них сакральный смысл бытия. Не знаю. Жизнь не повернуть вспять, а исправить какие-то поступки чрезвычайно сложно.

Я точно помню тот момент, когда совершил свой самый главный поступок: однажды ночью Пал Палыч пришел за моей мамой.

Как я уже говорил, мама тоже купила страховку и исправно платила взносы почти пять лет. Она попала под категорию «спринтеров», стала строчкой в отчете, пустым окошком для комментариев, которое следовало заполнить.

Пал Палыч в то время еще только начинал регулировать доходы компании таким вот способом, поэтому действовал самостоятельно.

Он, конечно, бог в продаже страховки, но убивал людей скверно. Я проснулся оттого, что в зале слышались возня, сопение, грохот передвигаемой мебели. Я вышел из спальни, прошел по темному коридору, который разрезало надвое прямоугольное пятно света из комнаты, и увидел Пал Палыча. Я хорошо знал его. Мы висели с ним бок о бок на многих плакатах вдоль Невского и Обводного, на Фонтанке и даже на здании Мариинского театра.

В центре зала Пал Палыч навалился и подмял под себя мою мать. Она отчаянно колотила Пал Палыча руками и ногами. Его хватило только на то, чтобы зажать маме рот. Коленкой Пал Палыч пытался надавить ей на грудь. Кучерявые волосы его растрепались, лицо покраснело. В свободной руке он сжимал молоток с большим тупым набалдашником. Следовало ударить маму по голове – делов-то, – но Пал Палыч никак не мог с этим справиться.

И тут мама выгнулась и повернула голову в мою сторону. Кажется, она успела крикнуть. Или попросила о помощи. Я не помню точно. Я увидел ее выпученные глаза. Впервые я заметил, что у нее голубые радужки, яркие на фоне молочных белков, с какими-то крапинками и извилистыми линиями. Мне вдруг отчаянно захотелось взять эти глаза в руку. Поднести их ближе. Добавить в свою коллекцию.

Желание было столь острым, что я не удержался. Подбежал, схватил со стола вазу и ударил ею маму по голове. Ваза разлетелась на осколки. Мама сипло вздохнула и обмякла под весом Пал Палыча.

– Бейте, – сказал я спокойным голосом. – Молотком в висок, посильнее. Только глаза не трогайте.

Во взгляде Пал Палыча читался ужас. Я видел это.

Он взмахнул молотком и опустил его – хруст! – поднял и снова опустил. По полу рассыпались капельки крови. На набалдашнике повисло что-то длинное и красное.

Когда Пал Палыч закончил, он отвалился от тела, словно объевшаяся пиявка – весь в крови, большой и толстый. В тот момент он не походил ни на какого бога.

– Пацан, ты в своем уме? – спросил Пал Палыч хрипло.

Он не назвал меня «психом ненормальным», и это было великолепно.

– Она умела пороть, – произнес я. – Если вы сообразите, что сказать милиционерам, я готов спрятать тело. По рукам? ..

Тело я спрятал так хорошо, что его до сих пор не нашли. На маминых глазах (вот уж каламбур так каламбур) я провел первый опыт консервации, увы, неуспешный. Глаза превратились в лохмотья через неделю.

А через месяц мне позвонил Пал Палыч. Голос у него был уже не хриплым.

– Пацан, – сказал он (я представил чашку кофе на его столе и дорогую сигару в уголке губ), – не хочешь на меня поработать? ..

Я ездил за Катей по всему городу.

Она вырулила на Фонтанку, доехала до Невского, свернула в сторону Казанского собора. Припарковала машину в переулке и направилась в «Шоколадницу».

Знакомая походка, движения, грация.

Я зашел с планшета на рабочий стол офисного компьютера, вновь открыл папку с Катиными файлами. В сотый раз пробежал взглядом по анкетам, собранным материалам, по отсканированным страницам агентского соглашения десятилетней давности.

При составлении годового плана мы всегда опирались на объективные факторы. Это важно. Наличие у «счастливчика» слишком близких родственников, друзей – молодых активистов, публичный образ жизни – все это в сумме могло подарить человеку жизнь (а в лучшем случае – и деньги). Так вот, у Кати не было подруг. По крайней мере, вряд ли бы я не узнал о подруге, прописанной в Катиной квартире и оформившей доверенность на получение ее средств.

Откуда тогда взялась эта девица в темных очках?

Очки, кстати, не давали мне покоя.

Набрал по телефону номер работы Кати, дождался, когда сменится череда гудков, и чей-то женский голос спросил:

– Алло?

– Катерину можно?

– Какую?

– У вас много Катерин?

– Ни одной, – отозвался женский голос. – А вы куда звоните?

– И даже никто с таким именем не работал, ну, десять лет назад?

– Нет у нас никаких Кать, – буркнули из трубки и оборвали связь.