Мотив Х - Стефан Анхем

Ландерц вопросительно посмотрел на собеседницу.

– Но я не могу.

– Все возможно, стоит только захотеть. – Она снова заставила себя улыбнуться.

– Вы и сами это понимаете. Разглашение данных о членах партии – это чистой воды политическое самоубийство.

– Если предположить, что это станет кому-то известно, а это зависит только от вас. Или дадите доступ сейчас, и это останется между нами. Или я пойду к прокурору и вернусь с ордером на обыск и заявлением для прессы, которая быстро разнесет весть о том, что партия, которая хочет, чтобы в стране был мир и порядок, фактически противодействовала расследованию и покрывала преступника.

Ландерц кивнул и глубоко вздохнул, прежде чем снова встретиться с ней взглядом.

– Ну тогда, я думаю, вам надо поговорить с прокурором. – Улыбка, расплывшаяся по его лицу, доказывала, что он не только раскрыл ее блеф, но и получил от этого удовольствие.

И, конечно же, он был прав. Получить разрешение на запрос базы данных политической партии почти нереально, и в данном конкретном случае оснований для запроса явно недостаточно.

Ландерц встал, не сводя глаз с часов.

– Как я уже сказал, у меня совсем нет времени, и я должен попросить вас…

– Вы узнаете этого человека? – Лилья показала фоторобот и сразу заметила, как что-то переменилось в Ландерце, когда он увидел рисунок. Его взгляд замер на какое-то мгновение перед тем, как он продолжил рассматривать изображение. – Вы ведь знаете, кто это, верно? – Впервые в жизни она поняла, что это было не то, на что она рассчитывала даже в своем самом диком кошмаре.

– К сожалению, нет. Я никогда его раньше не видел.

– Вы абсолютно уверены? Посмотрите снова.

Ландерц вздохнул и сделал вид, что смотрит еще раз.

– Нет. – Он покачал головой и вернул рисунок. – Мне очень жаль, но я понятия не имею, кто это.

– Но было что-то, что заставило вас усомниться, верно? – Если бы он снова стал все отрицать, она готова была бы поспорить, что он лжет. Тогда она бы, черт подери, сделала все, чтобы о них написала пресса.

Лилья не сразу отреагировала на звук, когда позади нее разбилось окно. Реакция Ландерца, с криком бросившегося прочь, заставила ее понять – произошло нечто серьезное. Обернувшись, она увидела, что единственное кресло из «Икеи», часть ковра и штора охвачены огнем.

– Черт, черт, черт, – успела подумать она, пока выбегала из кабинета. – Постарайтесь контролировать огонь, – крикнула она Ландерцу, подбегая к выходу.

– Нет, подождите! Огнетушитель! Принесите сюда огнетушитель!

– Где он?

– На кухне! Поторопитесь, пока все не загорелось!

Лилья повернулась обратно к кухне и очень ясно увидела красный огнетушитель, стоящий посреди пола, все еще в упаковке. Она вытащила его и поспешила обратно в кабинет, где Ландерц пытался погасить огонь, топая по ковру и сбивая пиджаком пламя на кресле и стене.

– Отойдите в сторону, – крикнула Лилья и принялась распылять пену на огонь, который погас всего за несколько секунд, оставив после себя едкий дым.

Она поставила огнетушитель на пол и быстро убедилась, что серьезных повреждений нет. Вставить стекло, подкрасить одну стену, принести новый ковер и кресло, и все будет выглядеть так, словно ничего и не произошло. И все же, страшно даже подумать, насколько серьезными могли бы быть последствия.

Пламя погасло, увязнув в пене.

Однако пожар событий еще только разгорался.

8

Впервые за последний месяц Фабиан вернулся к своей коллекции CD-дисков в задней части гостиной и прошелся взглядом по нестройным рядам. Тут было более четырех тысяч альбомов, и это он еще успел отобрать и оставить четверть при переезде из Стокгольма.

Целый месяц тишина была единственным пространством, в котором он мог существовать. Это было самое долгое время без музыки за всю его взрослую жизнь. После событий с Матильдой и Теодором, не говоря уже о Соне, его мозг как будто был не в состоянии воспринимать что-то еще. Даже ненавязчивое, обволакивающее звучание музыки Брайана Ино не сработало. Малейший звук, и у него сразу же начинала болеть голова.

Но теперь, наконец, снова появилось желание что-то послушать. Желание вообще что-то делать. Вставать по утрам и, несмотря на дождь, отправляться на пробежку через лес Польшескуг. Готовить вкусные ужины и собираться всей семьей за столом.

Матильда пришла в сознание, и врачи заверили, что она сможет приехать домой на выходные, и именно это заставило его наконец снова почувствовать твердую почву под ногами. Конечно, она все еще была немного странной, и они так и не прояснили до конца, что именно произошло с Теодором в ту ночь. Но где-то внутри себя он был убежден, что все как-то разрешится. Что в конечном счете ничто не помешает им снова стать одной семьей.

Единственным неизвестным в этом уравнении оставалась Соня.

До настоящего момента в круговороте событий их жизни не было места ни для нее, ни для него. Ни тем более для них. Если вообще еще существовали они. Не так давно Соня заявила, что хочет развестись. Эта мысль довольно часто приходила ему в голову в последние годы, а сейчас инициатива пришла от Сони.

Предупреждающие знаки постоянно появлялись в последнее время. Мигали красным светом и кричали о неизбежном, как в конце плохого фильма-катастрофы. И все же он был застигнут врасплох тем, что она вдруг оказалась готова жить без него, и сразу дала понять, что он ничего не может с этим поделать.

Но он понятия не имел о том, что с ней происходило сейчас, после того, как ее любовник изменил ей и вообще оказался совсем не тем, кем она его себе представляла. У него даже не было четкой картины того, чему она подверглась за несколько часов до ужасных событий в их гостиной.

Однако он подозревал худшее, основываясь на том немногом, что знал. Ее дорогостоящую картину «Висящий ящик» полиция почему-то изъяла в качестве вещественного доказательства. Или синяки на ее теле, которые он случайно увидел, забыв постучаться перед тем, как зашел в спальню. Но дело было не только в синяках. Сейчас он видел перед собой женщину с обрезанными крыльями, которая, казалось, полностью потеряла веру в себя.

По крайней мере, это касалось искусства. По ее словам, она никогда больше не будет рисовать. Она все равно была всего лишь полной бездарностью. Но они не обсуждали такие вопросы, он понял это из обрывочных фраз, которые слышал. И как только он пытался заговорить с ней об этом, она переводила тему разговора. Так же, как делала каждый раз, когда он пытался поговорить об их будущем.