Великая Ордалия - Р. Скотт Бэккер

И прочертив в воздухе дугу, рухнул на землю, уже усыпанную телами фаним, не успевших вывести своих лошадей за пределы досягаемости стрел ее лучников.

Благословенная императрица Трех Морей проводила его падение взглядом, опустошенная и изумленная.

– Наша мать! – возопила Телиопа тонким и пронзительным голоском. – Наша мать спасла нас!

Столик, как и прежде, стоял нетронутым в тридцати шагах под нею. Ветер теребил кисти и бахрому, загибал их внутрь – в сторону степей и пустыни, подальше от вечного моря.

Барабаны ее врагов рокотали вдоль всего горизонта.

Глава четвертая

Аорси

Вор носит одну маску, убийца носит другую; лицо же, сокрытое ими, забыто.

    Айнонская пословица

Вера – вот имя, что даем мы своим намерениям, но, взыскуя Небес, должно пребывать нам в слезах, а не тщиться надеждой постичь их.

    Козлиное Сердце, Протат

Начало осени, 20 год Новой империи (4132 год Бивня), северное побережье моря Нелеост

Приходили сны, темными тоннелями под усталой землей…

Горный хребет на фоне ночного неба, плавный, похожий на бедро спящей женщины.

И два силуэта на нем, черные на фоне невозможно яркого облака звезд.

Мужчины, сидящего скрестив ноги, подобно жрецу, и по-обезьяньи склонившегося вперед.

И дерева, распространяющего свои ветви вверх и в сторону – словно прожилки на поверхности чаши ночного небосвода.

Звезды, обращающиеся вокруг Гвоздя Небес: снежные облака, гонимые зимним ветром.

И святой аспект-император Трех Морей смотрит на мужской силуэт, но не может пошевелиться. Вращается сама твердь – как колесо свалившейся набок телеги.

Мужская фигура как будто все время оседает, ибо созвездия восходят над нею. Слышится голос, но лицо остается незримым.

– Я воюю не с людьми, но с Богом, – молвит оно.

– Однако погибают одни только люди, – отвечает аспект-император.

– Поля должны гореть, чтобы оторвать Его от земли.

– Но я возделываю эти поля.

Темная фигура под деревом поднимается на ноги, начинает приближаться к нему. Кажется, будто восходящие звезды подхватят идущего и унесут с собой в пустоту, однако он подобен сути железа – непроницаем и неподвижен.

Оно останавливается перед ним, созерцает его – как случалось не раз – его собственными глазами с его собственного лица, хоть и без золотящего львиную гриву его волос ореола.

– Тогда кому, как не тебе, и сжигать их?

Для шранков пищей служила земля, и потому страна была полностью опустошена. Нелеост погрузился в неестественную тишину, море с болотной усталостью лизало серые пляжи. Оно уползало в тусклые и призрачные дали, линия горизонта стиралась из бытия, так что само сущее без видимой грани сворачивалось в колоссальный свиток неба.

Не опасаясь за свой левый фланг, люди Кругораспятия пересекали южные болота края, прежде именовавшегося Аорси, – отчизны самой воинственной народности высоких норсираев. Эта провинция называлась Иллавор, и в древние времена она была покрыта лоскутными полями, на которых выращивалось сорго и другие неприхотливые злаки. Люди Ордалии постоянно замечали руины маленьких крепостей, рассыпанных по погубленной земле, которые в древности были лишь скотными дворами. До Первого Апокалипсиса в Аорси каждый дом служил укреплением. Здесь мужчины не расставались с мечами, женщины спали, положив рядом с собой лук. Здесь с малых лет учили способам лишить себя жизни. Народ этот звал себя скулсираями: стражами.

И теперь Великая Ордалия, поедая убитых на марше шранков, гнала Орду по пустоши, в которую шранки превратили землю. Нужны были новые названия, ибо отвращение и омерзение наполняли собой существующие. Есть шранков, иначе «свежатину» или «потроха», было все равно что есть помет, блевотину или даже что-то еще худшее. Айнонцы стали называть шранкскую мертвечину каракатицами – за гладкую кожу и бледность, a еще потому что, по их словам, от тварей пахло черными реками, протекающими по Сешарибской равнине. Впрочем, название это скоро попало в немилость. Невзирая на все преимущества, оно оказалось слишком мягким для того, чтобы передать все безумие поедания этих тварей.

Общеупотребительным в итоге сделалось «мясо», слово одновременно и функциональное, и разговорное, соединявшее в себе смыслы непристойности и назначения этого занятия. Есть – значит доминировать абсолютно, побеждать, как они хотели, без всяких условий. Однако в этом слове присутствовал и ужас, ибо ночные пиры Ордалии воистину были воплощением ужаса… дымящие яркие костры, грязные липкие тени, разделанные тела шранков, целые их туши, раскачивающиеся на веревках или сваленные в кровоточащие груды, кучи внутренностей посреди сальных черно-лиловых луж.

Никто не мог сказать точно, когда именно это случилось: когда пиршество превратилось в вакханалию, когда обед перестал быть простой последовательностью жевания и глотания и сделался занятием куда более темным и зловещим. Сперва только самые чувствительные души среди людей замечали разницу, слышали это рычание, постоянно исходившее из глубин собственных глоток, видели одичание, овладевавшее душами, – свирепый намек на то, чему все более и более подчинялись окружающие. Только они ощущали, что мясо изменяет и их самих, и их братьев – причем не в лучшую сторону. То, что прежде делалось с опаской, стало вершиться бездумно и беззаботно. Умеренность незаметно превращалась в свою противоположность.

Быть может, никакое другое событие не могло более наглядно проиллюстрировать эту постепенную трансформацию, чем случай с Сибавулем те Нурвулем. После воссоединения Великой Ордалии кепалорский князь-вождь обнаружил, что позерство его соперника, Халаса Сиройона, генерала фамирских ауксилариев, все больше угнетает его. За предшествующие недели фамирцы заслужили жуткую славу. За счет свойственного им пренебрежения доспехами они стали самыми быстрыми конниками Ордалии, и во главе с Сиройоном, восседавшим на спине легендарного Фьолоса, они показали себя безупречными поставщиками мяса. Лорд Сибавуль завидовал даже этому ничтожному успеху. Люди время от времени слышали от него гневные речи: дескать, то самое, что делает фамирцев успешными загонщиками в охоте на тварей – а именно отсутствие брони, – бесполезно в настоящей битве.

Прослышав про эти сетования, Сиройон обратился к своему сопернику-норсираю и предложил пари о том, что он заведет своих фамирцев в тень Орды дальше, чем посмеет светловолосый кепалорец. Сибавуль пари принял, хотя и не имел привычки рисковать жизнями своих людей по столь очевидно ничтожным поводам. Согласился он, собственно, потому, что в предшествующий день заметил начало разрыва в кружении Орды, усмотрев в этом средство превзойти задиристого Сиройона. К этому времени спина его зажила, однако порка, которой он подвергся несколько недель назад, изрядно подточила его гордость.