Аполлон и Стикс - Ирина Алеева

Даня улыбнулся краешком рта, и синий и зеленый космонавт согласились:

– Это пригодится для чего-то важного.

Даню Алекс впервые увидел семь месяцев назад, когда тому было пять с половиной лет. Его прислала к нему Настя Чусова, детский психиатр, с которой Алекс подружился еще в институте. К Насте Даню отправил педиатр из районной поликлиники, решивший, что вновь прибывший на его участок ребенок страдает аутизмом. Данина тетя, перегруженная свалившимися на нее невзгодами, стала искать спасения у врачей и без малейших возражений водила Даню на психотерапию по два раза в неделю, убегая из приемной раньше, чем Алексу удавалось установить с ней какой-либо контакт.

– При каких обстоятельствах Дане был диагностирован аутизм? – спросил у нее Алекс прошлым летом на первичной консультации.

– Он заболел, – испуганно ответила тетя.

– Чем? – спросил Алекс.

– Сопли. – Данина тетя шмыгнула носом и прокашлялась. – Простыл. На горке мы катались. Это еще в январе было.

Даня, стоя к ним спиной, внимательно рассматривал полки с игрушками. Никакого аутизма у него, конечно, не было, но совершенно очевидно было что-то другое.

– И так прямо сразу из-за соплей получили аутизм? – улыбнулся Алекс.

Данина тетя помотала головой. Недостаток социальных навыков у нее, однозначно, прослеживался, но в невербальной коммуникации она участвовала адекватно.

– Врач сказал, что он странный, – пояснила она.

– Все нормальные люди странные, – заметил Алекс. – Что вас сейчас беспокоит?

– Меня? – оживилась тетя.

– В связи с Даней, – уточнил Алекс.

– Ну, вы знаете, он врет, – понизив голос, сообщила она.

Алекс посмотрел на Даню. Тот, не отрываясь, смотрел на игрушки.

– Когда он в последний раз наврал? – спросил Алекс.

– Когда? – Тетя удивленно задумалась. – Да сегодня утром. И вчера вечером тоже.

– То есть врет часто? – Алекс снова улыбнулся, чтобы смягчить жесткость вопроса.

– Врет всегда, – без улыбки сообщила тетя.

– Всегда? – переспросил Алекс.

Ему надо было удостовериться, что тетя не преувеличивала.

– Всегда, – повторила она. – Он никогда не говорит правды.

– А что он врет? – Алекс тоже посерьезнел.

Тетя выпрямилась в мягком клиентском кресле, и ему показалось, будто она внутренне перекрестилась.

– Ну, вот сегодня, – медленно произнесла она, словно еще не решившись открыть карты в ненадежной ситуации, – он сказал, что на стене садика нарисовали Чебурашку.

Она замолчала, обреченно посмотрела на него и издала тяжелый вздох.

– Чебурашку, – повторил Алекс.

Перед его внутренним взором возникли огромные уши знаменитого несуществующего животного.

Данина тетя кивнула.

– А на самом деле? – попробовал он форсировать дальнейшее развитие рассказа. – Что нарисовали на стене садика на самом деле?

– Ничего.

Алекс тоже кивнул, чтобы продемонстрировать вовлеченность в процесс активного слушания.

– Вы понимаете, – сидящая напротив него женщина вдруг оживилась. – Он все утро рассказывал детям, как красиво разукрасили их садик. Говорил, что на фасаде возле главного входа во всю стену нарисовали Чебурашку, и Винни-Пуха, и других сказочных зверей. Дети сначала не верили, но он так красочно описывал, в таких подробностях, что потом все поверили и торопились посмотреть. А когда мы подошли к садику, то никакого Чебурашки не было, и других рисунков не было, просто голая стена, как всегда. Вот что же нам делать?

Данина тетя была высокой женщиной, почти одного роста с Алексом, худой и немного мужеподобной. У нее были длинные прямые волосы, собранные в хвост на затылке, выступавшие скулы и большие, глубоко посаженные глаза. Ей было вряд ли намного больше сорока, но выглядела она гораздо старше и казалась очень несовременной, будто появившейся прямо из романов французских натуралистов: со страниц, описывавших злоключения одной из самых несчастных ветвей Ругон-Маккаров.

– Что делать с развитым воображением? – улыбнулся Алекс. – Можно, например, книжки писать.

Даня внезапно обернулся и метнул на него пронзительный взгляд.

– Но это не воображение… – несмело возразила его тетя. – Это что-то странное… Понимаете, он ничего другого не говорит.

– Вообще ничего? – переспросил Алекс.

– Вообще ничего, – подтвердила она.

Даня повернулся назад к игрушкам, не собираясь опровергать это заявление.

– А когда это началось? – спросил Алекс. – Когда Даня впервые стал… фантазировать?

– Он всегда такой был, – поспешно сообщила тетя.

– Всегда? С самого рождения?

Тетя как-то неясно передернула плечами.

– Хорошо. Тогда расскажите мне, как Даня родился, – попросил он.

Тетя вздохнула.

– Ну, родился он в январе, – сказала она. – Вот пять лет ему этой зимой исполнилось.

Алекс кивнул. Тетя замолчала. У него возникло ощущение, что она не собирается продолжать.

Даня неожиданно отделился от полок с игрушками с двумя динозаврами в руках, подошел к песочнице и, не делая никаких вступлений, внезапно начал повествование:

– Андрей Первозванный и его друг пришли в пустыню, – громко сказал молчавший до этого момента мальчик. – В пустыне было много песка. Они сели на песок и стали ждать, кто к ним еще придет.

Он разместил динозавров в самом центре песочницы.

– Прятаться нельзя, – продолжал он, – потому что все равно найдут. Они сидят и ждут.

Даня убрал руки и, отступив на пару шагов назад, посмотрел на получившуюся картину со стороны.

– Кто к ним придет: бог или дьявол? – Даня обернулся на аудиторию, как конферансье, зазывавший на представление каверзными вопросами.

– Данечка, так нельзя говорить. – Данина тетя произнесла это шепотом себе под нос, словно отрекаясь от причастности к происходящему.

Алекс почти увидел, как в пространстве ее психики страдающая французская героиня отошла на второй план и на авансцене возник умывающий руки Понтий Пилат.

– Пока они ждут, они будут молиться.

Этой репликой Даня закончил свою миниатюру. Алексу показалось, что она не предназначалась для утешения встревоженной публики, а играла точно определенную для нее роль в произведении.

– А как зовут друга Андрея Первозванного? – осторожно спросил он Даню.