Небесные всадники - Кети Бри

– Умрет? – удивился Аче.

– Это, кажется, знает каждый. Впрочем, такие хлипкие существа, как он, долго способны дышать на ладан и всё не умирать.

– Вы говорите о царе без всякого уважения, учитель, – пораженно прошептал Аче. Такие крамольные мысли были ему внове.

– Я видел, как из ничего рождалось царство Багрийское, и, быть может, увижу, как оно превратится в ничто. Мне почти четыреста лет – ты ведь знаешь, что маги, даже лишенные силы, живут очень долго. За что мне уважать царей, по сути слабых и никчемных, не будь у них поддержки свыше?

– Вы о Небесной Всаднице Багре, учитель?

– Разумеется. Вот тебе клочок правды, слишком безумной, чтобы в неё верили: без силы Багры, всё ещё служащей этому роду князей-выскочек, наше с тобой царство давно распалось бы. Впрочем, для разговора сейчас не время и не место. Пойдём.

Они двинулись к дворцу.

– Я покажу тебе свою первую работу, Аче – храм над её могилой.

Лёгкая паутинка коснулась лица Аче, едва они подошли к стенам дворца. Аче несколько раз провел рукой по лицу, пытаясь избавиться от ощущения липкости.

– Это магическая охрана, – бросил учитель. Ничем не примечательная калитка в высокой стене охранялась двумя стражниками, пившими чай из пузатого медного чайника, стоявшего на столике, прислонённом к стене сторожки.

При виде Иветре стражники поднялись и поклонились:

– Господин Иветре! Рады вас видеть!

Учитель кивнул, передал поводья подбежавшим откуда ни возьмись конюшим, обернулся к Аче.

– Идём.

К главному храму дворца они прошли через сад, по знаменитым цветным дорожкам. Покровительница страны по решению международного совета жрецов не считалась Небесной Всадницей, что не мешало багрийцам молиться ей и возводить храмы и домашние молельни. Ради соблюдения приличий её рисовали без крыльев, хотя и помещали за спиной безликую крылатую фигуру, намекая на настоящее положение дел.

Иветре повел ученика в закрытый уже храм, хлопнул в ладоши, зажигая осветительные шары, развешанные по стенам и на потолке, установленные на полу. Свечи были потушены и убраны, дабы не возникла опасность пожара.

Аче опустился на пол, провел пальцами по искусной мозаике. В быстрой воде, бликующей от яркого летнего солнца, плавали узкие серебристые рыбки, цвели кувшинки, видны были камешки на дне. На стенах, столь же прекрасно украшенных, изображавших берег реки, стояли босые Небесные Всадники, их ступни утопали в изумрудно-зелёной траве. С высокого потолка светило солнце из сусального золота.

– Моя первая большая работа, – учитель, раскинув руки, прошёлся, наступая только на широкие листы кувшинок. – Мне нечего было делать после её смерти. Совершенно нечего. Её сыновья предложили мне заняться постройкой дворца. К своему удивлению, я преуспел на ниве художеств и зодчества.

– Учитель, – робко спросил Аче, – какой она была?

– Она была не была человеком, – ответил Иветре. – Не по-человечески была умна, сильна, милосердна и жестока.

Он отвернулся, скрестил руки на груди, пробормотал:

– Впрочем, последнее заслуга не её, а окружения. Да… Пойдем, Аче, нам стоит отдохнуть. Завтра утром с нами встретится царь.

Комнаты придворного художника нельзя было назвать богато обставленными, хотя в первое время Аче считал удивительной роскошью почти всё: и ковры, и медную ванну, и тяжелую мебель тёмного дерева, и огромные, от пола до потолка, застеклённые окна.

Учитель с усмешкой следил за пораженным дворцовой жизнью гатенским простолюдином, подначивал его:

– Царь наш стремится к аскезе и того же требует от своих подданных.

«Если это аскеза, – думал Аче, проводя рукой по вышитому шелковыми нитками покрывалу, которым была накрыта его постель, – то что же тогда роскошь? »

На следующий день он узнал. Дворец был не менее роскошен, чем храм. Но если в храме великолепное убранство было на своем месте, настраивало на определённый лад, заставляло душу трепетать от высшего, небесного восторга, то здесь казалось почти неуместным, режущим глаз. И пёстрой толпой выглядели разряженные в парчу и шелк дворяне, визири и князья.

Никто из них не обращал внимания на Аче, и он пользовался этим, разглядывая и запоминая. Когда глаза его привыкли к яркости, он стал различать важные для художника детали: узоры тканей, сложность причесок, блеск драгоценных камней. Взгляд его скользнул по высокому худому дворянину, одетому в светло-серый кафтан с вышитым мелким жемчугом стоячим воротником. Самой яркой чертой его внешности были рыжие, почти красные волосы.

Он полуобернулся, отвлекаясь от разговора, улыбнулся:

– А! Иветре! Ты уже прибыл. Я подойду чуть позже, готовьтесь.

В улыбке его, в том, как он говорил, было что-то знакомое. Потом Аче понял: этот человек напомнил ему цесаревича Амирана.

Учитель сделал почти неуловимое движение во время поклона, и Аче успел заметить, как дворянин в сером передаёт ему крошечный флакон. Иветре кивнул в сторону Аче, призывая идти за собой. В комнате, служившей ему мастерской, волнующе и терпко пахло красками, вдоль стен стояли недописанные картины, прикрытые тканью. Учитель запер дверь и показал флакон, который держал в руках.

– Величайшая драгоценность, мой милый ученик. Кровь Небесного Всадника. Не спрашивай, – прервал он собиравшегося выразить недоумение Аче, – откуда он её взял – тебе это знать не обязательно.

Он прошел в соседнюю комнату, оборудованную под магическую лабораторию.

– Пока тебе стоит знать одно: снадобье на крови, смешанное с определёнными травами, помогает видеть суть вещей.

– Суть вещей, учитель? – переспросил прошедший вслед за ним Аче.

– Да, – ответил Иветре, ставя на огонь медный сосуд с широким горлышком и длинной ручкой. – Был в Гелиате такой философ, Аристон Неанф. Он предполагал, что весь материальный мир – лишь тень идеального мира. А его современники изыскивали способ увидеть этот идеальный мир, постигнуть его суть, увидеть, что же отбрасывает тени…

Он замолк, считая капли алой жидкости из флакона. Последнюю поймал пальцем и облизал его, блаженно жмурясь. Добавил отвар горько пахнущих листьев, какой-то порошок, вино.

– Не думаю, что я первым нашел этот рецепт. Однако, Аче, он поможет нам увидеть суть того, какой должна быть идеальная картина, заказанная царем.

– О, – только и смог сказать Аче. – Мы сможем написать такую картину, которая точно понравится заказчику?